Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

На студии они со Львом разыграли безобидную сценку. На встрече с режиссером Майер заметил: «Вы слишком долго подбираете актрису. Посмотрите, вот эта красотка болтается тут целыми днями и ни черта не делает. Может, попытаемся?» Пробы оказались хорошими, и съемки начались. Ава получила настоящую роль…

Ее вагончик возле съемочной площадки был раскален солнцем. Никто в нем не засиживался — гримерша управлялась за несколько минут, а парикмахеру и вовсе делать было нечего. Об этих волосах щедро позаботилась природа.

Выйдя из вагончика, Ава отвернулась от солнца, стараясь не повредить грим испариной. И вдруг прямо в лицо ей ударила струя воды!

— Вы что, сбрендили? И как таких идиотов держат в дворниках! — накинулась она на мужчину со шлангом, промокая лицо подолом крепдешиновой юбки. — Идите вы… подальше со своими извинениями. — Она удержалась, чтобы не ввернуть словцо покруче. С волос капало, а блузка, совершенно промокшая, прилипла к коже, обрисовывая все прелести.

— Я и не думаю извиняться! Извиняться за такую красоту? Я чертовски горд! Прямо как Гойя, завершивший портрет герцогини Альба! Вы стали еще лучше! — Он сделал шаг к ней, жадно всматриваясь в лицо. — Как режиссеры не могут понять этого… Вы совершенство, и у вашей красоты нет врагов. Солнце, ветер, дождь — это аккомпанемент… к божественному соло…

Мужчина был молод и очень красив. Рукава белой рубашки закатаны, воротник а-паш открывал смуглую шею. В волосах дрожали капли воды. У ног незнакомца шипел в траве шланг.

— Вы дворник? — Она сама удивилась нелепости вопроса.

— О нет, мисс. Скорее художник. Любой придворный художник, любого самого пышного и древнего двора, позавидовал бы тому, кто имеет такую модель. Даже, полагаю, сам Гойя.

— Изысканный комплимент. Вы участвуете в эпизоде?

— Я здесь человек случайный. Меня на время поселили вон в тот вагончик. А у меня от пыли инструмент шалит. Устроил полив — проявил инициативу. Все-таки примите мои извинения. — Он поклонился, траурно опустив длинные ресницы, поднял шланг и, улыбнувшись ей, зашагал прочь.

По поводу завершения съемок в павильоне, как водится, устроили банкет. Но Ава ничего не помнила с того момента, когда увидела прямо перед собой «художника», облившего ее из шланга…

— За успех нашего фильма! — Он вдруг появился перед ней со своей неотразимо привлекательной улыбкой и протянул бокал вина.

— Так вы в самом деле художник? — Она взяла бокал, не сводя с него зеленых глаз.

— Нет, я музыкант. Видите ли, фильм назван «Остановка по свистку». Свисток изображает мой кларнет. Но это ведь скучно — вот и пришлось немного посочинять.

— А… — В памяти Авы прояснилось. — Вы кларнетист Арти Шоу! Муж моей подруги.

— Могу уверить вас, прекрасная синьорина, ничьим мужем я в данный момент не являюсь. Если не считать мою пожизненную жену — музыку.

— Я тоже… Я тоже свободна…

«Ну почему твой голос меня мучит?»

— Слушай! Вот эта мелодия — она течет, переливается, обретает иное русло, слившись с потоком праны… — Он извлек из кларнета протяжный ручеек звуков. — Похоже на поток сознания Фолкнера. — Арти, в свободной белой рубашке и холщовых брюках, стоял на балконе своей квартиры в Лос- Анджелесе. Восходящее солнце светило из-за его спины, окружая фигуру слепящим ореолом. Ава потянулась и зажмурилась — уж слишком рано он затевает эти «потоки», ловит энергетику рассвета. Считает, что звук в лучах утреннего солнца распространяется особо. По доминанте или по дивергенте, или… Ну дисперсия какая-то происходит. Такого умного мужчину Ава еще не встречала. Всемирно известный кларнетист, руководитель джаз-оркестра, экстравагантный чудак, за которым тянулась бесконечная череда неудачных браков, очаровал ее. Такой особенный, как инопланетянин. Но иногда уж лучше бы попроще. Без наворотов. Без «потока сознания» с утра пораньше.

— Ага, я согласна. Похоже… — Она зевнула. — На этого, которого ты назвал.

— На Фолкнера. А вот здесь, — он выдал сложную музыкальную фразу, — это уже Томас Манн — «Волшебная гора», чувствуешь?

Ава лишь промычала в ответ.

— Да просыпайся же, божество мое! — Арти вошел в комнату, прижался щекой к ее ногам. — Припадаю к стопам твоим, Диана…

— Кофе, булочки с джемом и капельку ликера. — Ава села, склонилась к его уху: — И пожалуйста, волшебник мой, большой кусок ветчины!

— А нежные фрукты?

— Нежности будут после завтрака.

Он приносил завтрак, и они снова занимались любовью. Не размыкая объятий, Арти говорил о музыке или даже брался за кларнет. Ибо уверял, что есть только один способ усилить наслаждение — соединить его с другим.