Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

— Не сложнее жизни. И скажи мне спасибо, что я не выскочила замуж за какого-нибудь иранского шейха или очередного здешнего идиота. А ведь Хьюз и этот болван Дафф чуть не каждый день тянули меня под венец. На этот раз я сама тяну тебя. — Повиснув на шее Фрэнка, Ава соскользнула вместе с ним на пол, застеленный поверх ковра шкурой ламы. В жару здесь гулял сквознячок, остужая разгоряченные любовью тела. А звериный мех напоминал о дикости нравов и первозданных страстях.

«Любовь умеет стариться. Любовь умеет становиться раной»

— Пожалуйста, родная, не плачь! — Фрэнк положил руку на плечо Нэнси и содрогнулся от того, что, возможно, делает это в последний раз.

— Не называй меня так! Ты хочешь разрушить семью. Тебе плевать на детей. На то, что мы и в самом деле стали родными… Ты все хочешь погубить ради этой… Ради шлюхи, шлюхи! Почитай, что про нее пишут! Не пропускает ни одного смазливого парня. А уж к тореро имеет особую страсть. Потаскуха!

— Перестань, ты говоришь глупости! И не надо так кричать, мы разбудим детей.

— Ну и пусть! Я сейчас приведу их сюда и скажу, что отец бросает их. Что они станут сиротами…

— Нэнси, умоляю тебя… — Он ужасно страдал. И мысль, что происходит нечто нелепое, что он затевает несказанную глупость, брезжила в глубине сознания. Нет, это было не сожаление, скорее жалость и стыд. А еще… Черт побери, он же любит их — жену и детей! Ну почему нельзя иметь двоих жен? Почему надо разрушить данную Нэнси перед Богом клятву?

Закрыв лицо руками, он рухнул в кресло:

— Вы ни в чем не будете нуждаться. Я позабочусь о вас. Я… Поверь, мне очень жаль…

— Я не отпускаю тебя, так и знай. Никакого развода! — твердо сказала Нэнси. — Не ради себя — ты больше не будешь мне мужем. Ради детей. И ради тебя самого — эта чертовка погубит тебя. Я же вижу! Я вижу ее насквозь, Фрэнк! Хочешь, я поговорю с ней? Если тебе так уж надо — живите вместе. Но развода ты не получишь!

«Час пробил — и судьбы свершился приговор»

Они были во многом похожи — открытые, веселые, бурлящие энергией. Дебоширы, сквернословы, легко вспыхивающие, легко переходящие от бурного скандала к не менее бурным объятиям. Яркие, заметные, знаменитые, пренебрегающие условностями. Какой подарок для желтой прессы!

Словно подбрасывая поленья в пожар скандала, любовники отправились отдыхать в Мексику. Об этом трезвонили все газеты. Можно было не сомневаться, что уже в аэропорту возвращавшуюся из путешествия парочку поджидали репортеры.

В самолете, летевшем в Лос-Анджелес, они старались не привлекать внимания. На Аве были черные очки и шелковый шарф, скрывающий волосы, Фрэнк натянул каскетку и скромную куртку коммивояжера. Уткнувшись в журналы, они переговаривались сквозь зубы.

— А я рад, что мы возвращаемся. К чертям эту Мексику. — Фрэнк не мог забыть, как неистовствовала Ава на корриде. Совершенная девчонка, способная целиком отдаться зрелищу. Вскакивала на сиденье, размахивала в воздухе пиджаком Фрэнка и чуть не бросила его на арену, под ноги победившему тореро.

— Мне кажется, в другой жизни я была тореро… Это сильнее, чем сниматься в кино. И даже круче, чем трахаться. — Она задумалась. — Нет, с тобой лучше, чем с быком. Я имею в виду — чем сражаться с быком. И… потом, когда ты поешь… коррида не идет ни в какое сравнение.

— Слава богу! У меня есть шанс задержаться при твоей персоне. Нужно только все время петь и заниматься любовью. Лучше одновременно.

— И еще — молотить журналюг! Думаешь, они не пронюхали, что мы возвращаемся раньше?

— Откуда им знать? Мы ж это решили в последний момент, из отеля смотались втихаря… — Фрэнк поднял воротник куртки и поглубже натянул каскетку. — Разве это Мистер Голос? Это какой-то прощелыга, подцепивший мексиканочку.

В аэропорту Лос-Анджелеса одиозную пару уже поджидали газетчики. Вспышки блицев ослепили, камеры лезли прямо в лицо, вопросы звучали оскорбительно.

— Сними очки, красотка! Интересно, ты способна краснеть? — крикнул самый наглый и даже протянул руку к Аве, видимо, намереваясь исполнить свое пожелание.

Ударом в челюсть Фрэнк свалил газетчика.

— В следующий раз я убью тебя, сукин сын! — пригрозил он, усмиряя охватившую его гневную дрожь. Молотить и молотить подлеца, как он всегда поступал с такими. Кулаки чешутся. Увы, надо сохранять благоразумие. Обняв Аву, Фрэнк быстро пошел к машине.

Происшествие конечно же было всесторонне освещено газетами уже на следующее утро. А днем виновников скандала вызвал к себе на ковер Луис Майер.

— Я могу сегодня же выгнать вас обоих за нарушение контракта! Вы затеваете скандалы, унижающие достоинство работников студии! — Лев бушевал.

Но Фрэнка напугать было непросто. Он небрежно закурил, медленно сквозь дым ответил:

— Мистер Майер, я, конечно, могу расторгнуть с вами контракт. Я, а не вы. Понимаете? Потому что именно я являюсь источником ваших доходов. Если хотите, я доставлю вам это удовольствие и перейду к конкурентам. «Парамаунт» давно ждет моего согласия.