Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

Долли тоже размышляла о будущей профессии сына, но в другом ключе: она не слышала никогда про великих пожарных! Вот писатели — другое дело. Денежно и не опасно. Но начинать, конечно, надо с самого малого… Она не скупилась на слова, расписывая способности сына Альберту Тотто — крестному отцу Фрэнка, руководившему небольшой газетой в Хобокене. Вскоре младшего Синатру взяли туда курьером. Но таскать тюки с газетами за одиннадцать долларов в неделю — не большая радость, тем более когда шеф — сам крестный.

— Другие вон сидят и пишут! А чего тут сложного — сходил на баскетбольный матч и пиши, что видел. Сходил на боксерский турнир — снова есть о чем начирикать! Я ж в спорте дока! — напирал Фрэнк. — Ма, пусть крестный сделает меня репортером.

— Фрэнки, мальчик… Не сомневаюсь, у тебя получится. Но надо подождать. Ты всего полтора месяца в газете, — засомневалась Долли.

Однако юный Синатра отличался упрямством и напористостью, частенько переходящей в наглость. Вскоре случай помог ему. Журналист, ведущий спортивную колонку, погиб в автокатастрофе, и Долли решила, что настала пора сыну попросить для себя место погибшего Пита.

— С Богом! — перекрестила она уходящего Фрэнка и принялась готовить праздничные медовые коржики, уверенная: у ее сына все получится. Трубку заверещавшего телефона Долли сняла липкой от теста рукой. В трубке бушевал Альберт:

— Долли! Мать твою так! Забирай своего щенка. И учти: я ему больше не крестный! Охренели совсем! — Короткие гудки у испачканной мукой щеки. С упавшим сердцем Долли подняла глаза — в дверях стоял Фрэнк. На лице — смесь обиды и бравады. Он еще не решил, что лучше пустить в ход.

— Тебя выгнали… — пролепетала Железная До. Коржики в духовке пахли так торжественно. — Альберто кричал как резаный.

— Ха, еще бы ему не орать! — Юный журналист рухнул в кресло и закинул ногу на ногу. — Такого осла и тупицы, как этот дядя Альберт, надо поискать. Взбесился прямо!

— Ты попросил его дать тебе должность Пита?

— Черта с два! Буду я просить! Я сел на освободившееся место и вежливо так велел рыжей тетке — она у них вроде прислуги — подать мне кофе. Я же собирался писать, а журналисты, когда пишут, всегда пьют кофе! А она разоралась: «Ты откуда такой выискался, щенок!» Именно, ма! Так и сказала: «ще-нок». Я не бью женщин, но в эту стерву пришлось запустить папкой. Такой толстой, с завязками, в которой бумаги были. Попал, конечно. Ну… она разоралась, полицией пугала. Набежали какие-то хмыри. А твой дорогой Альбертик прямо в плечо мне вцепился клешнями и вытолкал вон…

В комнате появился заспанный Мартин.

— Так я ему вмазал прямым хуком! Свалился мешком! — доложил Фрэнк отцу.

— Молоток, Фрэнки! Это по-нашему. — Отец со сна не разобрался в ситуации.

— Пресвятая Богородица, за что мне это?! — В полуобмороке упала на табурет Долли. — Лучше бы мне сразу в могилу! Два урода на мою шею. Клянусь, это и святая не вынесла бы! — Долли воздела пухлые руки к раскрашенной статуэтке Богородицы, освещенной красными свечами. — Дай мне умереть спокойно! Матерь Божья, за что, за что такие испытания?

Демонстративно вздыхая, Фрэнк набил карман орехами, приготовленными для посыпки коржиков, и улизнул из дома.

«Я улечу, признаюсь, далеко!»

На следующий день состоялся семейный совет. Присутствовали бабушка Соня, некогда спасшая новорожденного внука и давно оглохшая от старости, доктор Карло, директор школы и два двоюродных дяди Мартина, надевших ради такого случая черные, пропахшие нафталином костюмы. Стол Долли накрыла шикарный: жареное мясо со сладким перцем, сицилийское салями, овечий сыр, горы зелени и две бутылки темного вина. Фрэнка не позвали. Взрослые должны решить будущее мальчишки… Ели активно и молча. Потом мужчины покурили и принялись размышлять.

— Инженер — вот мое мнение. Это перспективно. Заработки хорошие. Рост промышленности в стране… — Школьный директор запнулся, покачал головой и грозно изрек: — Только для этого учиться надо!

— Врачом его лучше сделать. Врачом! — подал голос старший дядя Мартин, хромой от рождения. — Вон у меня колено третий месяц болит. Софья оглохла. А все почему?

— Не-е-е-т! — Голос Железной До перекрыл поднявшийся гвалт: каждый хотел рассказать о своих болезнях. — Авиатором! Только авиатором. Я как посмотрю в небо, когда они там летают, и как представлю моего мальчика в летной форме, аж дух захватывает! Наша Демократическая партия ратует за молодежь. Перед молодыми открыты все дороги…

— А кто говорит, что дорог нет? Вон пусть в окно глянут. И ездют, и ездют! — Бабушка собирала со стола грязные тарелки. — И куда только людей несет в этот… прости, Господи, кризис!

Гости еще долго перебирали разные профессии, мужчины снова курили, Долли варила в огромном кувшине кофе, бабка мыла в тазу посуду. На столе заменили скатерть, выставили печенье, конфеты и чашки для кофе.

После дебатов и полного опустошения стола пригласили Фрэнка. Как на экзамене, он стоял в центре комнаты, не глядя в обращенные к нему раскрасневшиеся лица.