Фридрих Барбаросса

Сам Фридрих приступил к осмотру владений. Из Ахена его путь лежал прежде всего к Нижнему Рейну. Авторитет королевской власти, очень скоро восстановившийся после избрания Фридриха, не раз давал ему возможность с успехом вмешиваться в местные конфликты. Последствия этих вмешательств опять же оказывались положительными и придавали положению государя дополнительную поддержку. В Кёльне, городе короновавшего его архиепископа, 30 марта начались пасхальные празднества; оттуда он направился в герцогство Саксонию, то есть в цитадель власти Вельфов, столь долгое время проявлявших свою враждебность при Конраде III. На рейхстаге, проведенном на Троицу (18 мая) в Мерзебурге, штауфеновский король, успешно прояснив запутанную ситуацию вокруг датского трона, впервые смог продемонстрировать влияние на соседей своей Империи. Его двоюродный брат из рода Вельфов Генрих Лев, в эти месяцы часто находившийся в ближайшем окружении короля, не смог тогда добиться удовлетворения своих притязаний на наследство Винценбургов, на которое после убийства последнего графа Винценбурга претендовал и маркграф Альбрехт Медведь из рода Асканиев. Государь в высшей степени искусно умел манипулировать интересами князей для сохранения баланса сил и укрепления королевской власти.

Уже во время мартовского пребывания в Утрехте, когда Фридрих после ахенской коронации отправился к Нижнему Рейну, монарх показал, какое значение он придает своему участию в замещении епископских должностей в Империи. В Мерзебурге он вмешался в сложившуюся ситуацию двоевластия в Магдебургском архиепископстве, побудив одну из двух партий избрать епископа Вихмана Наумбург-Цейцского, которому он тотчас же передал регалии. Это решение короля еще два года будет резко оспаривать папа. Но поскольку немецкий епископат однозначно принял сторону Штауфена, а также потому, что нормальные отношения с Империей были несравненно важнее, магдебургская проблема[99] не повлекла за собой окончательного разрыва. Поначалу главным делом для государя — в соответствии с выводом из бесед с князьями в Ахене — было окончательное устранение напряженности в Империи: в частности, необходимо было прояснить дело о притязаниях Вельфов на герцогство Баварию. Отношения Фридриха с Церингенами, в середине 1140-х годов еще конфликтные, уже к июню 1152 года были улажены посредством договора о передаче Бургундии герцогу Бертольду IV. О том, что Штауфен при всей этой активности не терял из вида необходимость итальянского похода, можно судить по обещанию, взятому им с Церингена: он обязал последнего принять участие в этом предприятии, которое по-прежнему стояло на повестке дня^[100].

В конце июня 1152 года Барбаросса посетил баварский герцогский город Регенсбург, где его принял его дядя из рода Бабенбергов Генрих Язомирготт, с 1143 года герцог Баварский, а следовательно, непосредственный противник притязаний Вельфов на его герцогство. К Бабенбергам судьба была неблагосклонна: подавляющее большинство князей, как и сам государь, желали, чтобы конфликт закончился, поэтому в конечном счете не оставалось никаких сомнений в том, что Вельфам надлежит вернуть их наследное Баварское герцогство. Однако король все же хотел добиться более гармоничного решения, основанного на взаимном согласии. Едва ли он был заинтересован в том, чтобы создавать внутри Империи новые очаги вражды. Только этим стремлением можно объяснить терпение и снисходительность, особенно по отношению к Бабенбергам, какие проявлял в этом вопросе Штауфен в последующие годы^[101].

Близко сошелся Барбаросса с давних пор и со своим дядей из рода Вельфов, герцогом Вельфом VI^[102], постоянно находившимся рядом с ним в первые месяцы его царствования. В области вельфских и штауфеновских владений в южной Швабии в конце июля — начале августа был проведен хофтаг в городе Ульм, на котором впервые присутствовало множество итальянских подданных Империи, получивших от короля грамоты. Уже через пять месяцев после избрания Штауфен, оглянувшись назад, мог увидеть ряд заметных успехов. В Ульме, вернувшись к поздним салическим традициям, провозгласили нечто вроде земского мира для Империи, что явственно указывает: в будущее тогда смотрели с уверенностью и доверием, а укрепление желанного с давних пор мира считали не только необходимым, но и возможным^[103].