Фридрих Барбаросса

Тем временем в Ананьи, своей летней резиденции, Александр с нараставшим беспокойством ждал вестей от цистерцианцев. Не зашел ли он слишком далеко, заведя с Гуго и Понтием разговор о возможности примирения? Те двадцать лет, что пролегли между рейхстагом в Безансоне и днем Леньяно, годы, ознаменованные духоподъемной верой в торжество принципа свободы церкви и мрачным отчаянием, превратили гордого кардинала Роланда в обессилевшего старца Александра. Его земной путь близится к концу. Он преисполнен веры в свое божественное предназначение: только он и никто иной избран для завершения дела своих апостолических предшественников, трудившихся ради обеспечения свободы церкви. Кабы знать, что его жизнь, сплошная череда побед и поражений, радостей и страданий, прошла не зря. Прибудут ли послы от императора? С отъезда аббатов прошли недели, и вот уже четыре месяца отделяют от дня Леньяно, ставшего, как хотелось верить, поворотным моментом в затянувшейся борьбе. Однако опять может раздаться звон мечей, и так будет продолжаться до тех пор, пока не иссякнут силы немцев или пока не будет разбита Ломбардская лига, единственный оплот Александра.

Октябрь уже перевалил за середину, когда в Ананьи появились аббаты, сообщившие о чудесной перемене в умонастроении императора. Наконец-то он понял, что его борьба против истинного наместника апостола Петра на земле является смертным грехом, и уполномочил своих представителей вести с ним переговоры о мире. Архиепископы Филипп Кельнский, Вихман Магдебургский и Кристиан Майнцский, епископ Конрад Вормсский и протонотариус Ардуин прибыли в Тиволи и ждут, чтобы папа обеспечил им сопровождение.

Наконец-то пробил долгожданный час! 21 октября 1176 года посланники Барбароссы вошли в кафедральный собор Ананьи. Они пали перед Александром, стоявшим в окружении кардиналов, и облобызали его туфли. Кристиан Майнцский начал свою речь с заявления, что у императора нет большего желания, чем заключение мира с папой. Александр ответил, что и Святой престол желает мира. Однако столь похвальное желание императора может исполниться, лишь если заключенный мир объемлет всё и всех — церковь, ломбардцев, короля Сицилии и византийского императора. Кристиан Майнцский, с удовлетворением отметивший про себя, что среди присутствующих нет представителей ломбардцев, сицилийцев и греков, ответил, что было бы лучше обсудить детали соглашения в более узком кругу. Александр согласился и, сопровождаемый лишь своими ближайшими советниками, направился с послами в ризницу.

Так начались переговоры, продолжавшиеся в обстановке строжайшей секретности целых две недели. Канонические препятствия поначалу казались непреодолимыми, однако в конце концов цель была достигнута — составили заключительный протокол. Александр был премного доволен наступлением «вечного мира». «Бог получил Богово», — поделился он радостью со своими приближенными. Немецкие посланники, желавшие как можно скорее возвратиться в Павию, были с благословением отпущены. Они тоже были довольны. Однако о содержании тридцати пунктов «Договора в Ананьи» никому не сообщалось, и на то были свои причины.

Соблюдение тайны отвечало интересам как папы, так и императора. Для Фридриха было бы крайне нежелательно, чтобы раньше времени и, возможно, в искаженном виде стало известно о том, что он радикально изменил свою позицию, обязавшись признать Александра, которого прежде клеймил как архиеретика. А какая поднялась бы шумиха, если бы узнали, что он отказался от господства в Италии в пользу Святого престола, в том числе от «наследства Матильды» и от города Рима, и согласился на смещение большинства назначенных по его императорскому распоряжению епископов. Но еще хуже было бы для Александра, если бы разнеслась весть, что он дал папское освящение обреченным на муки ада архиепископам императора, отныне именовал Фридриха I не «молотом безбожников», а «всехристианнейшим сыном церкви», а его до сих пор не признававшийся брак с Беатрикс вдруг восславил как благословленный Богом союз.

Однако хуже всего пришлось бы ломбардцам: совершенно нестерпимым для них ударом явилось бы известие, что за их спиной состоялось соглашение, в котором особенно неприятной им показалась бы статья IX, гласившая: «Поскольку достигнуто соглашение о мире между папой и императором, в случае возникновения в ходе переговоров о мире между императором и ломбардцами осложнений, не могущих быть устраненными самими участниками переговоров, уполномоченные, назначенные равным числом от папы и императора, большинством голосов принимают решение…» Намечалось взаимодействие папских и императорских делегатов, предполагавшее принятие решений «обоими главами христианского мира» без учета интересов ломбардцев. Если бы прямые переговоры между императором и ломбардцами потерпели неудачу, то папа был бы вынужден согласиться на создание третейской комиссии, перед которой ломбардцы могли бы выступать лишь в качестве искателей правосудия. Все это означало полную перемену политической ориентации папы, если не сказать — предательство.