Фридрих Барбаросса

Тем временем в Венецию прибыла папская флотилия, доставившая по бурным волнам Адриатики престарелого Александра, а также послов сицилийского короля, коллегию кардиналов, писцов, слуг, папский архив и белого коня, необходимого для совершения обряда шталмейстерской услуги. Город, еще никогда не видевший в своих стенах папу римского, пребывал в радостном возбуждении. В соборе, где римский первосвященник должен был служить торжественную мессу, не было свободного места. Народ заполнил до отказа даже просторную площадь перед собором. В обстановке величественной торжественности Александр вручил дожу, опустившемуся на колени перед алтарем, золотую папскую розу — честь, коей удостаивались только коронованные особы. Папа признавал вольную республику Венецию суверенным государством, отвергающим притязания Империи на господство.

Когда отшумели торжества и Александр уже собирался продолжить путь в Болонью, дабы открыть там мирный конгресс, доложили о прибытии архиепископа Магдебургского. Первым делом Вихман выразил свое сожаление по поводу того, что Болонья как место проведения конгресса неприемлема для немцев. Для Фридриха больше подошла бы Равенна, но он согласен и на Венецию, нейтралитет которой засвидетельствован самим папой римским. Александр был неприятно поражен услышанным. Недоумевали и кардиналы: ведь император совсем недавно высказался за Болонью. Вихман пояснил, что Фридрих поначалу не учел враждебность между немцами и болонцами. Особенно это касалось архиепископа Майнцского Кристиана, отказывавшегося даже войти в Болонью, с которой он весьма жестоко обошелся во время своего недавнего объезда территории Романьи, а ведь без его участия конгресс не мог состояться.

Переданное Вихманом пожелание императора создавало для Александра безвыходную ситуацию. Болонья твердо стояла на стороне Лиги, и проведение в ней мирного конгресса весьма устроило бы ломбардцев, зато их совершенно не устраивала враждебная им Равенна. Какое бы решение Александр сейчас ни принял, его положение становилось все более затруднительным. Однако вскоре выяснилось, что он еще недооценил возникшие осложнения. Едва он успел прибыть к ожидавшим его в Ферраре ломбардцам и с апостолическим благословением поприветствовать их, как они принялись изливать на него всю горечь своей обиды. Папа пытался оправдываться, говоря, что в императоре произошла чудесная перемена, Бог наконец вразумил его, заставил покориться святой римской церкви, и этим нельзя пренебречь. Престол Святого Петра примет окончательное решение, разумеется, только с согласия верных союзников. Но, похоже, эти объяснения не произвели должного впечатления на ломбардцев, продолжавших негодовать: они жертвовали ради папы своим добром и проливали за него кровь, а он в благодарность за это предал их!

Весьма неприятная для Александра ситуация еще больше усугубилась, когда прибывшие спустя некоторое время делегаты из Ананьи прилюдно заверили его, что император твердо придерживается всех достигнутых соглашений. Это само по себе совершенно ненужное сообщение вынуждало Александра заявить перед лицом ломбардцев, что таинственный для них предварительный мирный договор не подлежит отмене. И в такой обстановке предстояло решать вопрос о месте проведения мирного конгресса! Ломбардцы требовали от императора придерживаться своего согласия на Болонью или выбрать другой город Ломбардской лиги. Но немцы ни за что не соглашались на это из соображений собственной безопасности, предлагая либо Павию, либо Венецию. Из-за этого второстепенного вопроса, первоначально казавшегося Александру простой формальностью, стороны заспорили столь горячо, что сам конгресс оказался под вопросом.

В конце концов папе удалось при помощи сицилийцев уговорить ломбардцев согласиться на Венецию как на компромиссный вариант. Представители короля Сицилии предложили считать живущих в его владениях венецианцев заложниками, гарантирующими безопасность делегации Ломбардской лиги. Консулов это несколько успокоило, однако сверх того они потребовали, чтобы сам император в переговорах не участвовал и прибыл в Венецию лишь после того, как его туда пригласит папа. Фридрих согласился, чем и вызвал вздох облегчения у Александра, не сообразившего, что в этом случае вся ответственность за успех мирных переговоров ложится на него. Фридрих же, столь охотно принявший это дополнительное условие, ничего не терял, поскольку придворный этикет и так не позволял государю лично вести переговоры с представителями городов.