Фридрих Барбаросса

А император тем временем спорил со своими князьями, убеждавшими его в необходимости признать наконец Александра III законным папой. Поначалу Фридрих твердил одно и то же: как может он держать стремя попу, назвавшему императорское достоинство папским леном! Ему возражали, что нет иного пути, если он хочет спасти хотя бы остатки своего влияния в Италии. Надо честно и смело посмотреть правде в глаза: не Каликст, это беспомощное орудие имперской политики с позиции силы, но Александр, стойкий поборник идеи свободы церкви, является истинным наместником апостола Петра на земле. На это Фридрих отвечал, что уже дважды безрезультатно пытался примириться с ним, так на что же он может рассчитывать теперь, находясь в столь отчаянном положении? Но ведь, возражали ему, прежде он действовал неискренне, под натиском обстоятельств, ради тактического выигрыша. Уже давно мог быть заключен почетный мир с ломбардцами и установлено императорское правление над Центральной Италией, если бы император добровольно, а не принудительно, как теперь, расстался с иллюзией собственного суверенитета над церковью. Ему говорили, что одним только оружием не обеспечить власть в Италии. Идея одержала верх над силой: вера в независимую от светской власти церковь отвечает духу времени, и олицетворением ее служит стойкость Александра III. Однако и это еще не все: без баварских и саксонских войск, в поддержке которых Генрих Лев отказал, борьба не может быть продолжена, ибо Ломбардская лига сейчас сильна, как никогда. Даже в самой Германии крепнет убеждение, что император — еретик. Если он и дальше будет упорствовать, то и самые верные его сторонники столкнутся с необходимостью действовать сообразно голосу своей совести.

Помрачневший Фридрих испытующе осмотрел собравшихся. Они уже опасаются за свои приходы? «О себе вы радеете больше, чем об Империи», — огорченно сказал он, сознавая безнадежность собственного положения. Однако он понимал: если бы удалось провести с Александром секретные переговоры и заключить с ним соглашение за спиной ломбардцев, то никакая жертва не показалась бы чрезмерной. Такой сепаратный мир означал бы конец союза городов, ибо его единство рассыпалось бы под натиском нараставшего недоверия к папе как союзнику по борьбе. Но как заключить такой сепаратный мир? Александр никогда не пойдет на это.

Тут и появился упомянутый монах-цистерцианец, попросивший разрешения зачитать письмо, содержавшее некоторые соображения руководства его ордена относительно секретного соглашения императора с папой Александром. Кивнув в знак согласия и внимательно выслушав, Фридрих спросил, примет ли Александр эти условия. Монах этого не знал, однако сослался на авторов меморандума, Гуго и Понтия, лишь недавно побывавших у Александра в Ананьи и, возможно, располагавших точными сведениями.

Вскоре оба аббата прибыли в Павию и были уважительно встречены Фридрихом. Император понимал, что их орден сплачивает западный христианский мир, потрясаемый церковным расколом, так что их посреднические усилия представляли собой нечто большее, нежели простое выражение христианской любви. Аббаты заклинали императора во имя спасения собственной души нарушить дьявольскую Вюрцбургскую присягу, заранее обещая ему отпущение сего греха. Он должен прогнать от себя спесь и гордыню и склониться перед апостолическим князем Александром III, на коем лежит зримое Божие благословение. Благочестивый старец, уверяли они, не отвергнет императора, признавая, что Господь желает править миром посредством двух мечей — духовной власти, данной римскому первосвященнику, и светской власти государя. Теперь все зависело от того, сумеет ли Фридрих найти нужные слова для примирения, которого, как его уверяли, Александр желает от всего сердца. А как же ломбардцы, захочет ли папа и без них вести переговоры? Смиренно вздохнув, святые отцы ответили, что мудрость апостолического князя выше союзов и обещаний, и Фридрих их понял.