Фридрих Барбаросса

Только экстренная помощь из Германии могла спасти Фридриха, причем все зависело от того, захочет ли прийти на помощь к нему Генрих Лев, единственный из имперских князей, располагавший сильным, испытанным в боях войском. Фридрих знал, что Генрих находится в Баварии со своей дружиной, насчитывавшей полторы тысячи одних только саксонских рыцарей. Если бы он двинулся в Италию во главе этих отборных отрядов, то одно его появление нагнало бы страху на ломбардцев — так много значило в Италии его имя. Содействие Генриха послужило бы примером и для остальных имперских князей, заставив их собрать для императора все свои военные резервы. Так что пока архиепископ Кельнский Филипп собирал, главным образом в прирейнских землях, подмогу, сам Барбаросса решил лично встретиться с Генрихом Львом, пригласив его в первых числах февраля 1176 года в Кьявенну, находившуюся севернее озера Комо и входившую тогда в состав герцогства Швабского.

Собираясь в путь, Фридрих знал, что предстоит непростой разговор с Генрихом, не дававшим обещания участвовать в прошлогоднем, столь неудачном походе. Не обязан он был и теперь вести свое войско в Италию. Тем важнее было добиться перемены в его настроении, наладить отношения, испорченные сделкой с наследством Меммингенского Вельфа и вынужденной передачей Гослара. В сущности, не произошло ничего такого, что сделало бы Генриха Льва его непримиримым врагом. Не раз император, зачастую вопреки собственному желанию и совести, прикрывал насильственные действия герцога, отвергая или улаживая справедливые жалобы на него. Единственной же достойной упоминания ответной услугой Генриха явилось участие в походе Фридриха в Италию за императорской короной. Можно было, пожалуй, поставить в заслугу ему и непризнание Александра III. Но что значило все это по сравнению с помощью, которую Фридрих оказал ему в собирании его герцогских владений, достойных называться королевством! Теперь, когда на карту поставлено дело всей жизни Фридриха, должны отойти на задний план личные обиды. Генрих, первый из князей Империи, друг, двоюродный брат и товарищ по оружию, должен осознать лежащую на нем ответственность. Фридрих надеялся на это, собираясь поговорить с ним не как император с вассалом, но как человек с человеком — откровенно, как в прежние годы.

Тревожные чувства наполняли и Генриха Льва, спешившего к озеру Комо. Сейчас он был на вершине могущества, какого до него не достигал ни один герцог, и впредь единственной опасностью для него могла стать лишь немилость самого Барбароссы. Он замечал перемены, происшедшие в отношении к нему со стороны императора. До сих пор Фридрих во всем поддерживал его, но кто может поручиться, что и впредь будет так? А что если он обратит против него всю мощь Империи? Генрих более не доверял никому, и императору тоже. Если теперь помочь ему восстановить господство в Италии, то не получится ли так, что он, герцог Саксонии и Баварии, выроет себе могилу? Не империя Гогенштауфенов интересовала его, а сохранение могущества рода Вельфов.

Кьявенна у голубого озера Комо, где ранней весной 1176 года протянули друг другу руки Фридрих и Генрих, располагала к доверительной беседе. Император не мог бы найти лучшего места для этой встречи. Сколь долгой она была и о чем говорил император с гордым вассалом, нам не дано знать. Лишь многочисленные легенды повествуют о ней. Генрих Лев для начала будто бы посетовал, что уже не молод и не под силу ему самому отправляться в военный поход, но, дабы не лишиться милости императора, он готов предоставить золото, серебро и любую другую помощь. Однако Фридрих напирал: «Генрих, я твой брат, друг и господин. Бог возвысил тебя над всеми князьями, в тебе заключена сейчас сила Империи, попавшей в беду, и ты должен прийти со своим воинством, дабы защитить ее». Генрих в ответ лишь качал головой, соглашаясь дать деньги, но не желая являться лично и посылать своих рыцарей. «Вспомни же, — упрашивал Фридрих, — что я никогда не отказывал тебе в просьбе. Твои враги были моими врагами, и теперь я не собираюсь говорить о твоем долге вассала, но хочу лишь напомнить о нашей дружбе, дабы теперь ты не оставил меня в беде».

Так он упрашивал и умолял его, позабыв о собственном императорском достоинстве, но Генрих был непреклонен. Фридрих не верил своим ушам. Как может христианский князь оставить Империю в беде, когда о помощи просит император, к тому же кузен и друг? Чего ему еще надо — не личного ли унижения? Фридрих, кажется, готов пойти и на это. Когда Генрих уже собирается уходить, ибо все слова сказаны, он вскакивает, словно желая его удержать, но тот жестом отстраняет его. И тогда Фридрих падает ему в ноги. Изумленный, приведенный в полное замешательство герцог бросается поднимать его, слыша за своей спиной нагло-восторженный возглас слуги: «Господин, корона сама упала к твоим ногам — скоро будет на твоей голове!»