"Останки типа фетишизации производственного процесса во всей сложности классовой борьбы, несомненно, имеют у товарища Маца переверзианский привкус. Интересно, что товарищ Маца с другого конца соприкасается с нацдемовским толкованием этой проблемы. Не только великодержавному уклону свойственны маскировки. Великорусский национализм как буржуазная идеология может маскироваться, идя вглубь вместе с буржуазией прежних наций, скрывая свои великодержавные черты. В области хозяйства идеология борьбы двух культур выражается в фетишизации экономического первенства, в культурировании окраин как колоний, служащих для хозяйственного подъёма центра. Однако в данной связи важно, что игнорирование специфики наций приводит товарища Маца к дальнейшим ошибкам…
Как тут не вспомнить Владимира Владимировича Маяковского: «Уважаемые товарищи потомки, роясь в сегодняшнем окаменевшем дерьме…" Но приходится сегодня рыться в еще не окаменевшем, поскольку ─ это станет ясным ниже на конкретных примерах ─ поскольку у товарища Маца тоже есть товарищи потомки и в немалом количестве, разумеется, со своей спецификой.
Ну, по прямой линии потомком товарища Маца литературоведа-великодержавника можно с уверенностью назвать Herr-а Жириновского Владимира Вольфовича, литератора и публициста, однако имеются и боковые ответвления, часто весьма экзотические и, на первый взгляд, трудно узнаваемые. Даже и с «прогрессивными взглядами» и в «прогрессивных органах», пожелтевших в пространстве, а именно в пространстве СНГ. Органы, страницы которых из прежнего рептильно-красного обрели бульварно-осенний желтый цвет увядания (также и профессионального увядания) и даже в каменный век товарища Маца, невзирая на взгляды и пристрастия, писали талантливее и профессиональнее, чем ныне пишут.
Какие тогда были замечательные литературоведы-извращенцы: эрудированные доносители, принципиальные и честные дробители черепов, выходящие на большую дорогу красно-бурой рептильной прессы с тяжелыми критическими дубинками и ясно жгучими приговорами: троцкист, космополит, сионист. Всё это ныне болезненно пожелтело, увяло и издает запах тления. Теперь это уже и другой параграф уголовного кодекса, не литературно-политический разбой, а мелкая литературно-бытовая кража, щипачество или литературно-картежное мошенничество. Впрочем, литературно-политический разбой еще сохранился и еще более усовершенствовался в прессе черно-красно-бело-коричневой. Но ведь это ныне все-таки периферия, это островное пиратство, а вокруг ─ море разливанное «прогрессивной» желтизны.
Скажу откровенно: я лично ныне, в период гласности, предпочитаю черно-красно-бело-коричневых островитян «прогрессивной» желтизне, потому что накожная болезнь менее опасна, чем внутренняя, желудочная с соответствующим цветом и запахом или печеночная желтуха с ее завистливым графоманским раздражением. Это именно такие, желудочно-печеночные с желтизной болезни, а не сердечные. Причем тут сердце! Сердца на пожелтевших в пространстве страницах газет не найдешь. Вылезшие из всех углов из завхозов и секретарш или из отделов писем трудящихся литературные обозреватели, а то и просто из неведомых щелей графоманствующие иронисты, шутники и полушутники (о полушутниках ниже) над сердцем смеются, называя разговоры о нем наивностью, производящей скорее «комический эффект». Об этом тоже ниже.
Идеям соответствуют и методы, о которых я упоминал. Каждый литературный текст ─ это документ. Даже неприятие документа должно строго соответствовать подлинности текста. Всякая обработка документа ─ выщипывание и склеивание в необходимом для обработчика духе и направлении ─ равнозначна подделке документа, то есть мошенничеству. Разумеется, весь текст приведен быть не может на страницах критической статьи, однако честность и профессионализм для критика как раз в том и должны обнаруживаться: приведенные отрезки, приведенные цитаты должны соответствовать всему духу текста, его сюжету, его характеру. А потом критик может все это или принимать, или отвергать.