Фридрих Ницше

Первая остановка была в Генуе. «Холодно, я болен. Я страдаю», — лаконически пишет он Петеру Гасту. Он покидает этот город, где его, вероятно, мучают воспоминания более счастливых дней, и едет южнее, по берегу моря. В то время, о котором идет речь, Нерви, Санта-Маргерита, Рапалло, Збагли были совершенно незнакомыми туристам местами; население главным образом состояло из бедных рыбаков, которые каждый вечер вытаскивали на песочный берег бухты свои барки и чинили свои сети, аккомпанируя своей работе пением. Для Ницше эти местечки были целым открытием; для своего местожительства он выбрал самое красивое из них, Рал алло, и этим как бы хотел унизить свое горе. В очень простых словах рассказывает он о своем времяпрепровождении.

«Я провел зиму 1882–1883 года в красивой бухте Рапалло, которая полукругом огибает Ривьеру между мысом, соединяющим Портофино и Киавари. Здоровье мое оставляло желать много лучшего. Зима была холодная, дождливая; в маленькой харчевне (Альберто Ла Поста, по указаниям М. Ланцки), расположенной настолько близко к морю, что шум волн мешал мне спать, я нашел приют, со всех точек зрения очень мало удовлетворительный. Кроме того — и в этом хороший пример моей максимы: все решительное бывает наперекор, — именно в продолжение этой зимы и в этой малокомфортабельной обстановке родился мой Заратустра. По утрам я взбирался по южной красивой гористой дороге, по направлению к Збагли, между гирляндой елей, с великолепной панорамой моря; по вечерам, в той степени как это позволяло мне мое здоровье, я гулял, огибая бухту Санта-Маргерита вплоть до Портофино. Здесь, на этих двух дорогах мне пришло в голову (fiel mir ein) все начало Заратустры, даже больше того — Заратустра сам, как тип, явился мне (überfiel mich)…»

В десять недель он оканчивает свою поэму. Это было новое и, если следовать генезису его мыслей, — захватывающее произведение; без сомнения, им было задумано лирическое священное произведение, основная часть которого должна была дать идею «Вечного возврата». В первой части Заратустры мысль о «Вечном возврате* еще не попадается; в ней Ницше преследует совершенно другую мысль, мысль о Сверхчеловеке, символе настоящего, определяющего все явления прогресса, обещании возможного освобождения от случая и рока.

Заратустра является предзнаменованием Сверхчеловека; это пророк благой вести. В своем одиночестве он открыл обещание счастья и несет это обещание людям; с благодетельной и мягкой силой он предсказывает людям великое будущее в награду за великий труд; в другое время Ницше заставит его держать более суровые речи. Читая эту первую часть книги, не надо смешивать ее с теми, которые появятся потом: тогда только можно будет оценить всю здравость книги и всю мягкость его языка.

Отчего Ницше оставил мысли о «Вечном возврате»? Об этом он никому не пишет ни слова. М-lle Лу Саломе говорит нам, что во время их разговора и коротких уроков он понял всю невозможность сознательного и разумного настроения своей гипотезы. Но это нисколько не уменьшало ее лирической ценности, для которой через год он нашел хорошее применение; но это, конечно, не может объяснить появление совершенно противоположной идеи. Что же это могло означать? Может быть, измена двух друзей сломила его стоицизм. «Несмотря ни на что, я не хотел бы снова пережить эти несколько последних месяцев», — пишет он 3 декабря Петеру Гасту. Мы знаем, что в глубине самого себя он не переставал ощущать всю силу своих прежних мыслей, но, не будучи в состоянии переносить всю жестокость своего символа, он не мог вполне искренне предложить его людям и заменил его другим — Сверхчеловеком — Ubermensch’eм. «Я не хочу начинать жизнь сначала, — пишет он в своих заметках (Я больше не хочу жить). Откуда нашлись бы у меня силы вынести это? Создавая Сверхчеловека и устремляя на него свои взоры, слыша, как он говорит «да» жизни, я, увы, сам пробовал сказать да!»