Фридрих Вильгельм I

Страшное известие потрясло страну. Свинцовая тишина нависла над Пруссией. Королева заперлась в своих покоях. Принцесса Вильгельмина, вызывавшая преклонение лейтенанта фон Катте, переживала тяжелое нервное потрясение. Через две недели после казни на парадном плацу Потсдама произошел знаменательный инцидент: восьмилетний принц Август Вильгельм, обучавшийся главным приемам обращения с мушкетом, отказался продолжить занятия. Король увидел это, подошел и сказал: «Если ты не будешь заниматься дальше, ты не сможешь носить темляк». Мальчик пристально посмотрел на него и ответил: «Дорогой папа! Я как раз хотел его вернуть…» Отец гневно прервал его: «Тогда ты не сможешь стать офицером!» Маленький принц сказал: «Я об этом и не прошу! Мой дорогой папа велит рубить головы своим офицерам…» Тут же он стал получать одну оплеуху за другой. Затем принц отправился под домашний арест. Его воспитатель, военный советник Линденер, был строго предупрежден.

В конце ноября, через три месяца заключения, кронпринца Фридриха освободили из тюрьмы. Он мог покинуть крепость, но перед этим должен был дать клятвенное обещание. Во-первых, он обязался никому не мстить за свой арест, во-вторых, отныне во всем подчиняться отцовской воле, в-третьих, не жениться без ведома и согласия короля. В случае нарушения клятвы Фридрих лишался прав наследника трона и достоинства курпринца Бранденбургского.

Через два дня после освобождения в семь часов утра кронпринц приступил к исполнению обязанностей в кюстринской камер-коллегии, куда был направлен по распоряжению отца. Официально его должность называлась «судебный следователь», то есть кронпринц был стажером. Носить униформу ему не приходилось — он был отчислен из прусской армии. Служба в камер-коллегии продолжалась ежедневно с семи до половины двенадцатого, а затем с пятнадцати до семнадцати часов. Кронпринц был обязан слушаться председателя камер-коллегии, основательно изучать дела и аккуратно проверять все счета. Во второй половине дня Фридриху предстояло заниматься перепиской либо слушать лекции камер-директора Гилле и военного советника Хюнэке по финансовому или полицейскому делу, но в основном по разным отраслям экономики. В перерывах допускались беседы с инструкторами, темы которых также ограничивались королем: «о слове Божьем, об устройстве и законах государства, о мануфактурах, о полиции, о возделывании земель, о финансовых отчетах» и так далее. Впервые в жизни Фридрих занялся полезным делом. Бессмысленной жестокостью явилось ограничение права на переписку: одно письмо в месяц отцу и одно матери, и больше никому. Кроме того, кронпринцу запрещалось слушать музыку и играть на флейте. Во французском чтиве Фридриху было отказано. Если уж ему непременно хотелось читать, он мог взять Библию, сборник евангельских песнопений или труд Арндта «Об истинном христианстве».

Декабрь 1730 г., вплоть до кануна Рождества, король провел в Потсдаме. Гнев все еще не покидал его. Трижды он приглашал в гости своего друга, князя Леопольда, и трижды получал отказ, что не улучшало его настроения. Гнетущая атмосфера царила и в берлинском дворце. Королева до сих пор не выходила из своих комнат. Страх и угрызения совести продолжали мучить ее. С 7 ноября Вильгельмина лежала в постели и ни с кем не разговаривала. Брауншвейгский посол сообщал: «Во всем дворце стоит тишина».

Рождество 1730 г. прошло мрачно. Сочельник пришелся на воскресенье. Во второй половине дня король отправился на рождественский базар и накупил для маленьких принцев и принцесс «всяческих забавных вещиц». Вечером королева могла раздать подарки детям. Но согласно приказу короля, Фриц и Вильгельмина не получили ничего. Члены семьи почти не разговаривали друг с другом. Женщины и девочки ходили с унылыми лицами. О единственной радости короля-солдата в эти мрачные дни сообщал брауншвейгский посол: «В первый день Рождества генеральская вдова фон Дёрфлинг принесла королю во дворец блюдо тушеной кислой капусты с зажаренным гусем, поскольку Его Вел. очень любит это кушанье, а на второй день праздника — блюдо прекрасных яблок, также милостиво принятых».

И лишь в апреле 1731 г. забрезжила надежда на то, что король поставит «милость выше права» и сделает шаг к примирению с сыном. Вся Европа являлась горячей сторонницей Фридриха. И в то время как король поражал мир своей грубостью и безвкусицей — именно тогда он похоронил придворного шута Гундлинга в винной бочке, — брауншвейгский посол сообщал (28 апреля) из Берлина: