Фригорист

– Чего надо?! – заорал он в ухо водителю, наклонив голову мужика вперед.

– Ты это… того… – забормотал водитель, суетливо складывая банкноты обратно в кармашек бумажника. – Я просто хотел посмотреть…

– Я те посмотрю, урод, – выкрикнул Стрелков, воспользовавшись тем, что водитель не смотрит назад, – я те клешни-то поотшибаю, дятел!

Он даже позабыл, что должен говорить с «пьяным» акцентом, но водитель в страхе не обратил на это внимания.

– Возьми, – потупив взор, водитель протянул назад портмоне.

Возбужденный наглостью водителя, Стрелков выхватил у него портмоне своей рукой и сунул мужику во внутренний карман пиджака.

Водитель смотрел куда-то в сторону-вниз и не заметил, что бумажник сам собой отправился на место, откуда он его только что выудил.

– Двигай, я опаздываю, – воспользовавшись этим, заявил Петрович. – И не оборачивайся, – добавил он, – от тебя перегаром разит, как от извозчика.

Возможно, водитель вечером и принял на грудь граммов двести, как это обычно делает шоферская братия, но чтобы от него разило, Стрелков, конечно, не заметил. Тем не менее, парень запустил двигатель и быстро проделал почти весь оставшийся до вокзала путь, не встревая ни с какими вопросами. Пока он ехал, Петрович достал из портмоне пьяницы сотню и зажал ее между его пальцами.

– Вот под эту арку во дворик заезжай и останови, – приказал Стрелков, когда до вокзала оставалось уже совсем недалеко, – Сколько я тебе должен?

– Нисколько, – виновато ответил водитель.

Сергей открыл дверь, стараясь сделать так, будто ее открывает пассажир. Выбравшись потихоньку на улицу, он вытащил мужика из салона и, дождавшись, пока такси тронется с места, повел его, едва перебирающего ногами, в стоящюю неподалеку беседку. Там «клиент» будет находиться в относительной безопасности, решил Стрелков, устроил мужика почивать на лавочке и отправился на вокзал.

* * *

Стрелкову повезло: электричка с Анисовки еще не прибыла. В противном случае ему было бы весьма проблематично пройти по запруженному чумным дачным народом тоннелю. Стрелков хорошо знал как это – пробираться сквозь толпу, несущуюся по узкой бетонной кишке к троллейбусной остановке, особенно неудобно было бы это сделать, будучи невидимым. Совершенного дикие особи обоего пола, не заботясь о том, что лопаты, грабли и ведра мешают гражданам-урбанистам двигаться в нужном им направлении, быстрым, агрессивным шагом форсировали тоннель, окликая друг друга гортанными криками, мечась из стороны в сторону, как только достигали более широкого пространства, ибо тоннель выплескивался в вокзальные залы.

Но Стрелкову повезло. Он быстро преодолел расстояние, отделявшее его от третьей платформы, куда обычно прибывала электричка, и, поднявшись по ступеням, вышел на воздух. Громкоговоритель объявил о том, что электропоезд «Анисовка-Жасминная» прибывает через пять минут. Стрелков поздравил себя с удачей. Случай с нахалом-водилой вообще благотворно сказался на его измотанных нервах. Этот инцидент придал ему уверенности, он почувствовал себя полноценным членом общества, а его новое качество, которое до сего момента казалось ему то незаслуженной карой, то тяжким испытанием, оказалось мощным рычагом воздействия на окружающих. Стрелков довольно усмехнулся. Надо же, пьяному помог. Святое дело для русского человека!

Но его надежда и дальше способствовать общественному порядку, процветанию, а также воспитанию граждан в духе христианских заповедей быстро уступило новому приступу отчаяния, как только электропоезд, огласив воздух мощной предупреждающей сиреной, остановился, и из него стали вываливаться краснолицые, озабоченные дачники. Никто – и это естественно – его не замечал. Стрелкову стоило немалых усилий увертываться от бегущих по направлению к тоннелю людей. Он стоял у входя, прижавшись к стене и судорожно отскакивая всякий раз, как какой-нибудь чересчур активный землефил теснился к нему. И тут он увидел Галину. Не обращая внимание на суетливую беготню отдельных индивидов, не подчиняясь общему направлению движения, она гордо ступала вдоль перрона, несколько в стороне от бесноватого потока двуногих. Ее пышное тело, обтянутое сине-белыми легинсами и маечкой, воплощало неспешную грацию знающей себе цену женщины. Стрелков, позабыв о давке и опасности быть сбитым с ног спешащими огородниками, залюбовался женой. Его сердце сначала высоко подпрыгнуло от счастья, что он обладает такой женщиной, а потом упало: он с новой остротой почувствовал свое одиночество, свою непригодность в качестве видимого объекта, свою отчужденность.