Фриссон

— Как обычный человек определяет, что любит? Наверное, он думает о любимом человеке дни и ночи напролёт. И, кажется, что лучше него нет. А как чувствуем это мы, музыканты? Если честно, я уже боюсь ощущать эту приторную ваниль. Ты знаешь, у меня есть привычка писать об отношениях в блокноте. Там же где я записываю свои сны. Ну, про сотни планет и эти, как их там, — щёлкнул пальцами, — звёзды. Посвящать песни или те же стихи любимым, это гиблое дело, знаю. Но парадокс в том, что такие произведения получаются самыми классными. Наверное, потому что туда заложена вся нежность, без масок этих образов одного. Заложены эмоции той химии, которую мы называем любовью. — рыжеволосый открыл окно, и выкинул окурок. Свежий воздух охватил всю комнату. Запах алкоголя начал уходить в город.

— Наверное, поэтому у меня нет слушателей. Я не любила.

На это, он ничего не ответил.

— О чём думаешь? — темноволосая девушка подошла к музыканту и приобняла его за плечи. В ноздри парня, ударил запах её приятных духов.

— Я вспоминаю, где я так накосячил, что всё это произошло именно со мной. — он ухмыльнулся, и бросил взгляд на свой блокнот, который пылился на столе.

— Эй, хочешь совет? Напейся и забудься.

— Думаешь, так будет лучше? Просто, напиться и забыться? Какие хреновые у тебя советы, Кириешка. — он ухмыльнулся и снова закурил сигарету. Потушив огонь, который был на конце спички, музыкант сделал затяжку. Организм наполнился лёгким сигаретным дымом. Несколько секунд, он подержал его в лёгких, затем выдохнул. Как же хорошо.

— Не знаю, бро. Но, раньше тебе это помогало? Да и тем более, не в серьёз я. Я для этого тебя что ли, из бара забрала? — девушка вопросительно подняла бровь, и посмотрела на него. Так же, закурила сигарету.

Они сидели у окна. Вид выходил на железную дорогу. Старые поезда, мотались туда-сюда. Будто, люди резко захотели ездить по этому жалкому, красивому мегаполису. Каждый такой поезд, брюнетка и музыкант провожали взглядом. Смотрели, как он мчится по этим старым, но по-настоящему интересным, многосторонним путям. Мчится, по станциям надежд, мечты. По станциям TomCity.

— Ты, когда успела начать курить?

— Опять ты за своё? — она начала злиться.

— Я знаю тебя совершенно другой. Мы, когда с тобой познакомились, ты и думать не могла о том, чтобы взять в руки сигарету. Ты была против алкоголя, смотрела на меня с призрением… Мне даже было стыдно. Я помню абсолютно другую Лили. Та Лили всегда спрашивала, как у меня дела. Та Лили, ругала меня за то, что я не ел. Она была какой-то детской, и вечно просила с ней спеть мои песни. Знаешь, меня это иногда бесило, но… я всегда хотел с ней петь… Потому что, они по-настоящему нравились ей. Меня раздражало в ней то, что она плакала под них. Серьёзно, как завоет, прям по-волчьи, и твердит что «всё хорошо». — Томми улыбался.

Девушка курила и смотрела вниз, на маленькие точки, что отражали души тех людей, которые погрязли в болоте жалости и на много огоньков, светящихся из квадратиков маленьких миров — окон. Неужели она действительно настолько сильно поменялась, что сейчас она даже и не помнит себя такую? А лучший друг продолжал.

— А ещё, мы с ней любили смотреть на млечный путь. Она там ничего не видела, но я знал она не на отвали смотрит вверх, и пытается разглядеть эту волшебную полосу. Потому что, ей это реально было интересно. Она не считала со мной время, никогда не лезла в телефон, и бесилась, когда мне кто-то писал. Вообще, она очень ревнивая. Был такой момент, мне до сих пор смешно. — Добряк ещё шире начал улыбаться.

Лили бросила сигарету в пропасть, и вдохнула. Она не узнавала ту, о ком говорил друг. Она не знала, кто это. И если бы та Лили встретилась ей на улице, то даже бы не обратила внимания на эту, вторую, что начала курить и пахнуть алкоголем. А, наверное, даже бы и отвернулась, пытаясь не смотреть на это теперь уже, жалкое подобие гнилых девчат. Томас всё говорил, и говорил.

— Мы с ней ехали куда-то, и я начал рассказывать ей о своей знакомой, с которой у нас были шутки «любимый и любимая». Её это так вывело, что она начала психовать и говорить мне «Всё сказал? Молодец! А теперь, заткнись Томми Уан Добряк Ти!», и вздыхала потом всю дорогу. А я не мог понять, что я натворил или в чем провинился. А потом до меня дошло — ревнует. У нас не было таких шуток, но зато были другие, гораздо круче и лучше, главное, настоящие. Что-то вроде скриншот скриншота, или «красиво жить не запретишь». Я это помню.

Лили сидела молча. Глаза стали мокрыми. Она начала всё вспоминать. Тут она танцует в «Мальвине» изредка наблюдая за друзьями-пацанами, а здесь показывает Томми свои фотографии у себя в квартире, а вот тут она бесится из-за того, что лучший друг не понимает, что ОНА НЕ ПЬЁТ. Как будто всё было вчера.

— Это правда, я? — девушка вытерла слёзы рукой

— Угу. — Томми грустно улыбнулся.

— Если бы ты был рядом, ты бы этого не допустил.