Читаем Фристайл. Сборник повестей полностью

— Знаешь что, Исмаил… У меня сейчас — дела… — Дмитрий Павлович написал что-то на листке бумаги. — Вот тебе мой домашний телефон и адрес… Приходи вечером.

— Спасибо… Только…

— Обязательно приходи… Я буду ждать! Слышишь?

— Хорошо, приду… Спасибо…

Когда за неожиданным гостем закрылась дверь, Дмитрий Павлович достал из корзины с фруктами большую гроздь винограда, тщательно вымыл её под краном, завернул в полотенце, и направился в отделение.


Алексей Петрович лежал на койке в одноместной палате — большой, грузный и тихий. У его изголовья стояли две опустошённые капельницы.

Дмитрий Павлович, в полном медицинском облачении, сидел перед ним на стуле. Оба молчали, избегая глядеть друг на друга.

— Дима, — Сказал, наконец, Алексей Петрович. — Мне нужна правда.

Дмитрий Павлович стиснул зубы, кивнул, но продолжал молчать. Алексей Петрович не торопил его. Он прикрыл глаза, и только его вздрагивающие веки говорили о том, что он не спит. Он ждал.

— Алёша… — Хрипло начал Дмитрий Павлович. — Ты знаешь… Есть болезни, пред которыми мы бессильны…

Не открывая глаз, Соколов кивнул.

Дмитрий Павлович хотел было ещё что-то сказать, но подбородок его задрожал, он быстро встал, подошёл к окну и стал смотреть в него слепым, невидящим взглядом.

— Операция?..

— Поздно…

— Это… быстро кончится? — Услышал он вопрос.

Алексей Петрович открыл глаза. Взгляд его был таким требовательным и твёрдым, он словно просвечивал насквозь. Солгать под таким взглядом было невозможно.

— У всех по-разному…

— Я смогу встать? Двигаться по палате?

— Вполне. По самочувствию, конечно…

Алексей Петрович облегчённо вздохнул.

— Вот что, Дима… — Самое тяжёлое было позади, слова теперь шли легко. — Уходить из жизни всё равно надо. Возраст такой, когда уходят. Это ничего… — Он промолчал. — Ты знаешь, Дима: за всю свою жизнь я никогда и ничего для себя не просил…

— Знаю.

— А вот сейчас у тебя попрошу. Ты можешь мне предоставить… — он горько усмехнулся, — этот кабинет… до конца?

Дмитрий Павлович кивнул.

— Я вот что сегодня решил… Мне надо дописать книгу. Итог всей моей жизни. Всё суетился, откладывал, думал — успею… Надо успеть. Ты меня должен понять. Я напишу своим, попрощаюсь — и всё. Ты заберёшь все мои бумаги — Зоя покажет. И в этой комнате до конца — только ты и я, понимаешь? Всё остальное будет мешать. Надо работать, — с неожиданным подъёмом сказал он. — Работать. Обещай мне, Дима — только ты и я…

— Ты не сможешь долго, Алёша… Ты не сможешь долго так работать… Наступит момент…

— Я понял… Значит, мне нужен секретарь… Я не могу взять свою секретаршу, мы слишком долго вместе работали… И твоя тоже не подойдёт… Нужен совершенно посторонний человек, способный работать столько, сколько понадобиться… Сколько я смогу, — тут же поправился он. — Ты скажи Зое, она найдёт…

— Это очень жестоко для всех твоих, Алёша…

— Да, я знаю… Но они поймут. Зоя поймёт. Я не смогу написать ни строчки, если они будут носить мне цветы и фрукты и плакать, наблюдая моё умирание…

— А все медицинские процедуры?

— Ничего лишнего. А когда ты поймёшь, что… Искусственно продлевать мне жизнь не надо. Ты понимаешь, о чём я?

Дмитрий Павлович кивнул, подавив тяжёлый вздох.


Письмо домочадцам от Алексея Петровича он передал на следующий день. Зоя Васильевна, осунувшаяся и побледневшая, молча взяла из его рук конверт. Он поцеловал её руку и ушёл, не сказав ни одного слова. Она прочитала письмо мужа первой, вечером Наташа, сдерживая слёзы, передала его Славке. В доме повисла тяжёлая давящая тишина. Все слова были лишними.

Утром на своём обычном месте у кухонного окна стояла Зоя Васильевна, стояла и сухими внимательными глазами смотрела, как по многолетнему маршруту Алексея Петровича мимо трамвайной остановки шли к институту сотрудники…

Наташа не выходила из своей комнаты, ей было страшно встречаться с матерью. Она забилась в угол дивана, завернувшись в тяжёлый шерстяной платок. Славка, тоже наревевшись вдоволь, сидел за своим письменным столом, заваленным всяким полудетским хламом, не шевелился, уронив голову на руки.

Последнее письмо Алексея Петровича лежало в столовой на столе. Дрожащими от слабости пальцами он написал:

«Дорогие мои… Прошу вас — выполните мою единственную, последнюю просьбу. Она покажется вам жестокой, я знаю… И всё-таки, я прошу вас, давайте договоримся: для вас меня уже нет… Не приходите в клинику, не стойте под окнами, не мучайте расспросами Дмитрия… Я должен успеть доделать своё дело. Я хочу уйти из жизни достойно, не мешайте мне…»

Письмо было коротким, он не умел писать писем, но последняя фраза этого странного удивительного письма была такой теплой и мягкой, так он с ними не разговаривал никогда.

«Простите меня… Мы так быстро уставали друг от друга: вы не могли разговаривать со мной о моей работе, а меня редко интересовало, чем заняты ваши головы… Но я любил вас, как умел…»


Перейти на страницу:

Похожие книги