И вот – поворот на Вильгельмштрассе. Мы почти пришли. Наша колонна по пути сильно разрослась. Теперь нас тут уже как бы и не тысяча человек. Только детей, я имею в виду. А взрослых, пожалуй что, ещё и побольше будет. Хоть и идут они вроде как сами по себе, не с нами. А вот автомобили совсем попадаться перестали. Вильгельмштрассе впереди перед нами перекрыто полицией.
Вот листья златые – их Рейн несет
В спокойных своих волнах…
А слава нас гдето, я верю, ждет!
Ведь завтра – в моих руках!
А Алёшка бестолковый. Понемецки ни бельмеса не понимает, гимна не знает, подпевать не может ни фига, но общее настроение уловил, остаться в стороне не желает. Потому он громко и фальшиво орёт у меня над ухом порусски:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы – пионеры, дети рабочих!
Близится эра светлых годов,
Клич пионеров – Всегда будь готов!
Мы всё ближе и ближе подходим к полицейскому оцеплению. Вижу, полицейские както неуверенно дёргаются и оглядываются назад. Вероятно, данный случай предусмотрен не был, и они не знают, что им делать с колонной детей.
Тем временем пимпфы сами собой выдвигаются вперед, и наш строй становится очень сильно похож на тевтонскую "свинью". Мальчишки сцепляются руками. На острие клина – самые рослые. Сзади – девчонки. А я со своим мегафоном оказываюсь в середине строя. Рядом со мной – четверо барабанщиков. Алёшка со знаменем тоже тут. Продолжает орать:
Радостным шагом с песней весёлой
Мы выступаем за комсомолом!
Близится эра светлых годов,
Клич пионеров – Всегда будь готов!
И вот наш клин достиг оцепления. Небольшая заминка, но на слова мы не реагируем, а остановить нас силой полицейские не могут. Да, каждый из них сильнее любого ребёнка, но нас тут сотни, а полицейских в цепи – от силы пара десятков. Возможно, нас можно было бы отпугнуть силой оружия. Но полицейские – тоже люди. Нормальные, обычные люди. Стрелять в детей, в немецких детей, они не могут. Да тут и взрослых горожан собралось уже порядочно. Если полицейские начнут стрелять в детей – те порвут их.
И лепет младенца, и пенье пчел,
И солнце на небесах
Мне шепчут: "Вставай же! Твой час пришел!
Ведь завтра – в твоих руках!"
Тут я слышу, как сзади ктото подхватывает Алёшкин ор. Оборачиваюсь. Точно, ещё один наш, в красном галстуке. Помоему, тот самый мальчишка, что тогда на вокзале наступил бестолковому Алёшке на ногу. И он тоже тут, с нами! А на правом фланге потягивает ещё один мальчишечий голос:
Мы поднимаем красное знамя,
Дети рабочих, смело за нами!
Близится эра светлых годов,
Клич пионеров – Всегда будь готов!
Вот мы и почти перед парадным входом в рейхсканцелярию. Гитлер совсем рядом, гдето в подвале. Я не прекращаю орать в мегафон о том, что Гитлер жив, что он сидит в подвале и что предатели Рейха и партии прямо сейчас пробуют убить его. Вижу, многих простых полицейских мои слова смутили. Нас уже никто не пытается остановить. Наоборот, даже часть оцепления присоединилась к нам и движется вместе с колонной. А пимпфы продолжают петь гимн:
О Родина, Родина, близится час
Для нас, для детей твоих!
Когда же прогнется весь мир под нас
Ведь завтра – в руках моих!
Откудато, не то со второго, не то с третьего этажа ударил пулемёт. Вокруг меня падают мальчишки. Споткнулся Алешка, и знамя со свастикой оседает на землю. А я…
Удар. Больно. Темнота…
Глава 21.
– …мои самые искренние соболезнования, товарищ Штирлиц.
– Спасибо, товарищ Сталин. Мне очень жаль его.
– А свою награду он заслужил. Причём, даже дважды. Судя по тому, что Вы рассказали мне. Уверен, в вашем варианте истории его не наградили исключительно потому, что о его подвиге не узнал никто из руководства СССР.
– Возможно. Тогда было много таких безвестных героев.
– Не сомневаюсь в этом. Есть мнение, присвоить школе, где он учился, имя Героя Советского Союза Алексея Никонова.
– Спасибо, товарищ Сталин. Думаю, ему было бы приятно.
– Угрозы Вашей жизни точно нет, товарищ Штирлиц?
– Нетнет. Всё уже нормально. Мне и вставать вчера разрешили. И газеты я читаю. Столько событий!
– Газеты – это хорошо. Это правильно. Вам нужно быть в курсе того, что происходит в мире. Советские газеты Вы тоже читаете?
– Конечно, товарищ Сталин. А неделю назад советские газеты разрешили свободно распространять по всему Рейху. Правда, пока только в оригинале, на русском языке.