Фронда. Блеск и ничтожество советской интеллигенции

Мы уже затрагивали в нашей книге вопрос о так называемых стилягах и предысторию их появления. Еще раз нужно подчеркнуть значимость этого движения для дальнейших судеб страны. «Это был крик важной части молодежи о том, что ей плохо, что-то не так в нашем советском обществе… Стиляги нам показывали что-то, к чему должно готовиться все общество. Этого не поняли, их затюкали». С. Кара- Мурза далее обращает наше внимание на литературные пристрастия сих карбонариев: «Со стилягами наша литераторша имела общий язык – без слов, взглядами. Но иногда казалось, что они общаются где-то вне школы, там, где проходит их главная жизнь – так они понимали друг друга… У нас был литературный кружок, там наша учительница рассказывала о символистах, читала Гумилева, Ахматову. Она и меня туда звала, и я бы не прочь был ходить и слушать. Но там было что-то чужое и даже враждебное (выделено мной – К.К.) странно и неприятно. Это было что-то новое. Вернее, раньше оно, наверное, тоже было, но пряталось, а теперь стало осторожно выходить на свет» (70).

После войны в СССР наблюдался постепенный, но совершенно замечательный рост числа лиц с высшим образованием. Цифры приводятся согласно «Истории Советского Союза» Джефри Хоскинга (72):

А ведь это миллионы весьма неплохо образованных, благодаря советским стандартам образования, людей! М. Жванецкий жалуется в интервью «Московскому комсомольцу»: «Мне хочется, чтобы в моей аудитории было больше инженеров и ученых, как в советское время. Я совершенно не скучаю по советскому времени, но по публике, которая уехала, я скучаю» (73). Удивительное непонимание, что время и публика – это взаимосвязанные вещи, или лукавство? Так вот, новая образованная публика жаждала самовыражения, и не в той жутко регламентированной форме, что утвердилась в сталинское время. Обмен мыслями, мнениями реально необходим мыслящему человеку. Поскольку государство проблему игнорировало, за дело взялась самодеятельность – благо опыт стенгазеты имелся почти у каждого нашего человека. Наступает эпоха самиздата.

Первой ласточкой «самиздатовской» литературы в 1961 году стал рукописный журнал «Феникс», составленный Юрием Галансковым. Почти сразу, в 1962 году, этот сборник был уже опубликован на Западе, в журнале «Грани», № 52. Довольно оперативно…[222] В самиздате публиковались художественные произведения, политические манифесты, различные выступления деятелей искусства, которые отказывалась публиковать официальная печать. Так, в ноябре 1962 года, массово разошелся текст выступления режиссера М. Ромма против антисемитизма. Им восхищались, перепечатывали, распространяли… Уровень вызвавшего восторг публики выступления можете оценить сами: «Вот у нас традиция: два раза в году исполнять увертюру Чайковского “1812 год”. Товарищи, насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ярко выраженную политическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу… Зачем советской власти под колокольный звон унижать “Марсельезу” – великолепный гимн Французской революции? Зачем утверждать торжество царского черносотенного гимна?.. Впервые после Октябрьской революции эта увертюра была исполнена в те годы, когда было выдумано слово “безродный космополит”, которым заменялось слово “жид”» (74). Здесь мы видим квинтэссенцию либеральной идеи: неприятие русской истории и культуры («дурная увертюра») плюс восторженная оценка Запада (французский гимн – «великолепный», а русский – «черносотенный»); просматривается неприятие восстановления имперскости России, и – что касательно последнего предложения – обычное передергивание фактов.

Тем не менее, самиздат некритически воспринимался как некое неподцензурное «свободное слово», а «свободное» – значит, истинное. Сегодня схожую функцию пытаются усмотреть в существовании интернета, в движении блогеров, и многие в это тоже верят. Наилучшим объектом для управления человеческим восприятием являются именно интеллектуалы – не только из-за предсказуемости их мировоззрения, но и благодаря высокомерному чувству своей якобы неуязвимости. Чем пользуются действительно умные и циничные люди.

О неподцензурной литературе своей молодости вспоминает А. Козлов: «Эти листочки (самиздатовская литература – К.К.) попали ко мне… когда я уже созрел для внутренней эмиграции и уже начал понимать, что они во многом неправы, в первую очередь, в оценке джаза и вообще Америки». Что же подвигнуто молодого джазмена на такое радикальные выводы, как «внутренняя эмиграция»? Следует пример самиздата от Козлова: «Осел-стиляга, славный малый,/ Шел с бара несколько усталый/ Весь день он в лиственном лесу/ Барал красавицу-лису» (75).

«Борал», или «барал» на жаргоне стиляг понимаете что? И смех, и грех…