Фронт без линии фронта

— Ты говорила, что хотела бы помогать партизанам, — сказал он, внимательно глядя ей в глаза. Так вот, мы здесь, у тебя, печатали листовку — воззвание к людям, которых отправляют в Германию. Мы написали, что все обещания немцев — обман, что в Германии их ждет каторга, что Коммунистическая партия обращается к людям с призывом уходить в подполье, в леса, к партизанам.

И он протянул ей номер «Правды».

— Что ты делаешь, Иван! — хотелось крикнуть нам, когда мы читали в «Деле Максима» отчет об этом эпизоде. — Берегись! Сейчас, когда ты беседуешь с ней, в тюрьме умирает ее муж — украинский журналист, коммунист, подпольщик, а в это время к ней на свидания приходит гестаповец Шарм — тот самый, который на допросах истязает ее мужа, Скоро она станет особо доверенным агентом СД в Виннице, а потом в Судетской области.

Наверное, все это было куда сложнее, чем представляется нам сегодня по документам…

— Ну и попадет тебе сегодня, — сказал Нанетте переводчик Грюста.

Она усмехнулась и прошла мимо. Гауптман смерил ее холодным взглядом:

— Где живет Иван?

— Скоро узнаю, — поспешила ответить Нанетта и доложила о «Правде», о листовке.

Грюст подскочил на стуле.

— Я не ошибался относительно «студента»! — просиял он. — Это крупная партийная птица! Что же, поспешим… Еще, пожалуй, скроется.

Он вызвал еще одного гестаповца — Шарма, и вчетвером они разработали план ареста Ивана и Раисы.

— Возьмем их у тебя на квартире, — сказал Шарм Нанетте. — Пригласи их к себе и задержи до пяти часов. И никому ни слова…

Последний день свободы

Есть строки, которые нелегко писать. Например, эти строки. Перед нами сидит пожилая, расплывшаяся женщина в строгом черном платье. Поправляя красноватой, в старческих жилках рукой седые пряди, она начинает свой рассказ. Мы знаем, что будет в конце его. И все же еще верим во что-то, надеемся на какое-то «а вдруг»…

Женщина эта — Нанетта, платный агент СД, член нацистской партии, предательница, изменница Родины.

Мы нашли ее 2 апреля 1963 года в глухом селе Поволжья. Она работает заведующей аптекой. Очень постарела. Очень подурнела. Помнит ли Раю Окипную? «Еще бы, мы так дружили». …А Ивана, студента-медика? «Как же, как же, он мне был дорог, как товарищ. Я всегда хорошо относилась к нему».

При этом глаза ее глядят на нас так доверчиво, лучатся такой добротой, а улыбка так искренне грустна, что становится ясно: раскусить эту гадину было очень трудно.

Она и сейчас играет перед нами. Трет виски, подносит к глазам платок. Слезы у нее, правда, настоящие, но текут они, как по заказу.

Очень медленно, очень осторожно ведет она свой рассказ. Вот его запись, конечно, очищенная от фальши.

…В воскресенье, пятого июля 1942 года, к Нанетте пришли Рая и Иван. Она постаралась как можно лучше принять их. Смеялась, шутила, угощала.

Нанетта: Но я знала, что судьба их решена, что через несколько часов они будут арестованы, и немного нервничала.

Корреспондент: Почему вы нервничали?

Нанетта: Мне было неприятно, что вся эта история произойдет у меня на квартире.

Корреспондент: Вы имели возможность без особых для себя последствий предупредить Окипную и Ваню об опасности?

Нанетта: Безусловно, имела.

Корреспондент: Почему вы этого не сделали?

Нанетта: Их судьба меня не интересовала.

Она улыбнулась своей мягкой улыбкой и тем же тихим, добрым голосом добавила такое, от чего мы содрогнулись:

— Заметив, что я обеспокоена, Окипная стала спрашивать, что случилось, почему я волнуюсь и скрываю от нее свои переживания. Ваня также подсел ко мне и по-дружески успокаивал. Своим участием они поставили меня в такое положение, при котором я должна была как-то объяснить мое волнение, иначе у них могли возникнуть подозрения.

Продумывая с Грюстом, как проникнуть в группу Ивана, мы решили, что следует сообщить Окипной о том, что гестапо арестовало моего мужа. Это должно было обеспечить мне большее доверие со стороны Окипной. Я решила тогда воспользоваться этой версией. «Какое же у меня может быть настроение, Раечка, — всхлипывала я, — если в гестапо истязают моего мужа!»

Я рассказала им, что кто-то предал моего мужа-подпольщика и он попал в руки СД. На глазах у Окипной появились слезы. Она бросилась успокаивать меня. А Иван сказал:

— У нас есть знакомые в гестапо. Мы сделаем все, чтобы вернуть тебе мужа. Ты зря скрывала от нас, что он арестован…

— Мы поможем тебе деньгами, — добавила Рая. — Но больше видеться, вероятно, не удастся. За твоей квартирой наверняка следят. Будем встречаться в театре.

В пять часов дня в дверь постучали. Это были гестаповцы. Через отверстие в почтовом ящике я увидела Шарма и Ганса.

— Подождите, — шепнула я, — еще не время.

Корреспондент: Почему вы так сказали?

Нанетта: В одной из комнат моей квартиры в это время находился отец мужа. При нем нельзя было арестовывать.

— Ко мне пришли следователи СД, которые ведут дело мужа, — объяснила я Ивану.