Фронт без линии фронта

Несколько глаз выжидательно уставились на дверь, Еще бы: запахло крупной удачей. Гестапо удалось схватить явного иностранного разведчика. Вначале был арестован один из его помощников. Под воздействием пыток он смалодушничал и навел контрразведку на этого разведчика. Правда, арестованный выдал себя за простого предпринимателя-инженера. Но они-то полагают, что это не так. По их мнению, он ведет разведку в пользу Советского Союза. Многое теперь решит предстоящий допрос. Любой ценой нужно вырвать у арестованного признание, что он советский агент. Какое тогда можно будет раздуть громкое дело против СССР! Перед контрразведчиками мерещились на газетных полосах сенсационные заголовки о судебном процессе над советскими разведчиками, разоблачительные заявления политических деятелей.

Вот и арестованный. Рослый, с крупными чертами лица, с залысинами на выпуклом лбу, он спокойно подошел к столу.

— Ваше подлинное имя и кем вы сюда засланы?

— Я уже говорил, и по паспорту видно, кто я, откуда и чем занимаюсь…

— Не сочиняйте, — перебил его контрразведчик. — Мы знаем, вас забросила советская разведка. Иначе зачем было интересоваться, например, сведениями о нашей авиации?

— Просто интересовался техникой, — арестованный чуть усмехнулся, разведя руками. — Повторяю, я ведь инженер…

— Хватит! Сознавайтесь, что вы из России и работаете на нее. Не осложняйте свое положение. А сознаетесь — выпустим на свободу.

Но арестованный был непреклонен. Снова допрос. Потом еще и еще угрозы и уговоры, издевательства и заигрывания. Но этот человек неизменно твердит одно и то же, не выдает ни одного из своих товарищей. Он, говорится в заключении следствия фашистской контрразведки по этому делу, иностранной национальности, но к какой стране принадлежит, не было возможности выяснить. Предпринятое по этому поводу расследование позволяет считать, что данные им о себе сведения неверны.

По некоторым имеющимся уликам можно подозревать, что он русский… Однако он все это отрицал…

Наконец состоялся столь необходимый для гестапо и контрразведки процесс. Но ожидаемого эффекта не получилось. Позже стало известно: разведчик и там был тверд и мужествен, ничего не сказал.

Было предпринято несколько попыток вызволить разведчика из застенка — они оказались безуспешными. Фашисты надежно стерегли своего неизвестного узника. Верные люди, предварительно смазав все узлы чиновничьего аппарата, предложили разведчику подать прошение о помиловании. Но советский человек, коммунист, полковник Лев Ефимович Маневич — таково было настоящее имя и звание неизвестного — ответил: «Не подобает писать такие прошения члену нашей партии и красному командиру. Какой пример подам я политзаключенным?» Он и в этот момент не думал о себе.

Шла Великая Отечественная война. Узника переводили из одного концлагеря в другой. Маутхаузен, Мельк, Эбензее… В одном из лагерей, воспользовавшись неразберихой с документами вновь прибывших заключенных, разведчик назвал себя советским военнопленным полковником Старостиным. О чем вспоминал он тогда, произнося перед гестаповцами имя далекого друга? О схватках гражданской войны? О полуголодных и самых счастливых курсантских годах в Москве? Кто ответит на это теперь?

О тех далеких днях рассказывает сегодня жена разведчика.

…Просторная комната современной московской квартиры залита ярким светом электрической люстры. За столом, заваленным письмами и фотографиями, сидит пожилая, седовласая женщина с открытым русским лицом, живыми темными глазами. Надежда Дмитриевна Маневич — жена Льва Ефимовича. Она тоже долгие годы была кадровым офицером, служила в Генеральном штабе, ушла в отставку в звании подполковника.