Фронт без линии фронта

— Познакомилась я с Левой еще в гражданскую войну, — голос Надежды Дмитриевны чуть глуховат от волнения. — Родом он из Гомельской губернии, сын мелкого служащего. Был мобилизован в царскую армию, служил рядовым, старшим разведчиком стрелкового полка. В апреле 1918 года добровольно вступил в Красную Армию, а через полгода стал коммунистом. Тогда-то я впервые и увидела его. Помню, приезжает на станцию, где я служила, молодой агитатор из политотдела. Собрался народ. Как горячо говорил Лева про Советскую власть, с каким пылом призывал громить Колчака. На всю жизнь запали в сердце его слова. Потом я слышала от Якова Никитича Старостина, тоже старого большевика, про такой случай. В двадцатом году меньшевики подняли восстание башкир в нескольких селах. Старостину поручили мобилизовать членов партии. Маневич сам первый пришел к нему, в политотдел: посылай на подавление восстания. Старостин назначил его командиром отряда. Когда отряд прибыл на место восстания, Маневич пошел к восставшим, а перед этим дал указание своему заместителю начать выступление, если он не вернется. Силой своего слова он убедил людей сложить оружие. Политотдел на своем заседании отметил геройское поведение Маневича. В гражданскую войну он был военкомом бронепоезда, командиром коммунистического отряда, работал в штабе корпуса. Воевал с мусаватистами, кулацкими бандами, Колчаком. Маневич и после войны остался в армии. Учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе, где несколько лет был секретарем одной из парторганизаций. В 1924 году Маневич окончил академию. Человек исключительных способностей, блестяще знавший военную технику, он очень увлекся авиацией. Снова началась учеба. На этот раз в Военно-воздушной академии. Летать приходилось помногу, но Маневич долго скрывал это от меня — не хотел волновать. Все открылось случайно: как-то его доставили домой в разодранном летном комбинезоне, обмороженного — самолет потерпел аварию, пилот полз по снегу.

Он мог стать отличным летчиком, видным военачальником. Партия послала Льва Маневича туда, где его талант, мужество и знания были нужнее всего, — он стал безымянным солдатом тайного, невидимого фронта.

Несколько раз разведчик выезжал за границу, выполняя специальные задания. Он действовал с беспримерным самообладанием, решительно и самоотверженно.

— Пойми, это очень нужно! — сказал Маневич, прощаясь перед последним своим отъездом.

Конец войны застал полковника Старостина-Маневича в лагере Эбензее. На востоке немецкие дивизии стремительно откатывались назад под ударами Красной Армии. На западе наступали союзники. Это время не забудет никто из тех, кому довелось его пережить. Наступила весна победы над фашизмом. Даже в лагерных бараках повеяло воздухом свободы. А полковник Старостин умирал. Сказались годы заключения, пыток, нечеловеческих лишений. Но даже сгорая от туберкулеза, этот человек находил в себе силы сражаться: он — вожак лагерной организации антифашистов. И буквально накануне собственной смерти полковник спас от гибели своих товарищей.

…По тревоге военнопленных выгнали из бараков. Истощенные, едва державшиеся на ногах, оборванные люди выстроились на плацу. Комендант, окруженный офицерами и автоматчиками, объявил: всех военнопленных решено перевести из лагеря в шахту, чтобы уберечь от возможных бомбардировок авиации.

Тихий ропот пронесся в толпе узников.

До конца войны оставалось несколько дней. Вот-вот к лагерю Эбензее, созданному по приказу гестапо в одном из красивейших уголков Австрии, должны были подойти американские войска. И даже мысль оказаться сейчас глубоко под землей и не видеть солнца в канун своего освобождения из гитлеровской неволи показалась узникам чудовищной. Но лишь один из них знал в этот момент о коварном плане гитлеровцев. Лагерный переводчик успел сообщить ему, что как только пленные спустятся в заброшенную шахту, она будет взорвана.

Худой, с запавшими щеками, этот узник — полковник Старостин-Маневич мало чем отличался от других военнопленных. Быть может, лишь чуть лихорадочнее блестели его глаза да жестче обозначалась складка в уголках крепко сжатого рта. Но не только товарищи по лагерю, даже комендант знал несгибаемую силу воли этого медленно умирающего от туберкулеза человека. Знали, что прошел он через все муки Маутхаузена и других фашистских лагерей, видел, как замучили гитлеровские палачи его соотечественника — генерала Дмитрия Карбышева. А некоторые знали и другое. Для них, коммунистов, этот человек был здесь, в гитлеровском концлагере, секретарем подпольной организации. Вот почему многие ждали сейчас, что скажет он, их комиссар.

Тяжело переставляя ноги, Старостин сделал несколько шагов вперед, глубоко вдохнул воздух, и на плацу спокойно прозвучал его громкий голос.