Фронт без окопов

Без малого полвека минуло с того дня. Не одну верблюжью тропу замели жгучие пески, не одного обессилевшего от жажды туарега похоронили они. Все эти годы Дмитрий Андреевич ждал каких-то перемен, с жадностью ловил всякую весточку из Северной Африки. Но того, что хотелось услышать, не сообщали. «Как же так получается? — размышлял он порой. — Неужели там ничего не изменилось, все — по-старому, как пятьдесят и сто лет назад?..»

Но вот по радио и в печати зазвучало слово Аурес. Оно рассеяло сомнения, завладело мыслями Дмитрия Андреевича. Аурес — название горного района Алжира, ранее известное, может быть, одним географам, — узнал весь мир. Здесь в ночь на первое ноября тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года три тысячи плохо вооруженных алжирских патриотов зажгли факел национально-освободительной войны против французских поработителей.

Аурес! Он опять заставил Дмитрия Андреевича, как и в те, памятные годы, жить думами о двух странах. Только тогда он жил на чужбине и не переставал думать о родине. А теперь из родных краев он что ни день уносился мысленно к горнякам Уэнзы, к виноградарям Телля, к скотоводам Кабилии, к походным кострам восставших арабов и берберов — потомков свободолюбивых нумидийских кочевников. Он был сердцем с ними, радовался их успехам, испытывал горечь при неудачах.

И настал день, который принес Дмитрию Андреевичу истинное удовлетворение. Алжирские патриоты победили. Сверкая пестрыми одеждами, клокотал и бурлил Алжир.

И вместе с ним ликовал в далекой северной деревушке России старый школьный учитель.

Сообщения из Алжира стали публиковать в газетах и передавать по радио почти ежедневно. Дмитрий Андреевич старался не пропустить ни одно из них.

Газеты писали:

«850 тысяч французов покинуло Алжир после завоевания им независимости».

— Ага, побежали! — восклицал Дмитрий Андреевич.

Радио сообщало:

«По улицам Алжира в торжественном марше прошли герои армии национального освобождения, работники предприятий и учреждений, представители комитетов самоуправления и сельскохозяйственных ферм. Демонстрация проходила под лозунгами: «Наше будущее — это социализм! Объединимся для строительства социализма!»

— Так, так, Ахмет, молодец, правильно держишь прицел! — одобрительно говорил Дмитрий Андреевич.

А сегодняшнее сообщение о передаче земли феллахам воскресило в его памяти разговор с туарегом Ахметом. «Земля-то ведь ваша, ваша!» — убеждал тогда Дмитрий Попов феллаха. Горячо убеждал. И, как будто, не зря…

Дмитрий Андреевич отошел от окна, снова сел за стол, заваленный газетами и книгами, продолжил письмо. Писал торопливо, размашисто, кое-где вставлял пропущенные буквы и слова — мысль обгоняла руку.

«Я так думаю, — излагал он свои раздумья давнишнему другу Михаилу Томашину, — во всех этих делах в Алжире есть и наша доля участия. Хотя, может быть, и небольшая, но есть! Ведь не может зачахнуть доброе семя. Арабы, с которыми мы вели беседы, конечно, как и мы с тобой, состарились. За оружие взялись их сыновья, внуки. Отцы и деды наверняка рассказывали им о наших беседах, о том, за что мы, русские, вели борьбу, за что в непривычных, тяжелых для северян условиях испытывали непосильный принудительный труд, недоедали, страдали от болезней, побоев, издевательств и переносили другие невзгоды. Как ты думаешь: ошибаюсь я или прав?..»

По царскому велению

Младший унтер-офицер Дмитрий Попов прощался с друзьями по палате. Он обошел всех — и тяжело раненых, и «ходячих» больных. И сестер милосердия. Подавая крепкую сухую руку, каждому находил слова благодарности, сочувствия, ободрения.

Друзья, скрывая за суровой скупостью напутствий теплоту чувства, говорили в ответ:

— Ну, бывай здоров!

— Счастливо тебе!

— Да больше не попадай сюда!

Неудачливым оказался первый год войны для молодого унтера. Зимой, при наступлении на крепость Перемышль, он был ранен в правое плечо — пуля прошла навылет. Не успел, как говорят, очухаться, вторая попала в руку — на сей раз под Вильной. Счастлив, что этим отделался, могло быть и хуже.