Фронт без окопов

Истощенных людей косил испанский грипп. В одной лишь ихней команде за несколько дней умерло 26 человек. Умершие лежали под арбами, а живые с состраданием говорили о них: «Отмучались! Отстрадались!» И, предавая их чужой земле, вздыхали: «Эх, сердечные, никто из родных не придет на вашу могилу и не будет знать, где вы спите вечным сном…»

Рука Дмитрия Попова бегала по бумаге быстро. Что ни говори, а две зимы учительствовал в школе. Он вкладывал в строчки воззвания все, что у него накопилось за эти годы. А накопилось много…

На ферме Газан, владелец которой постоянно жил в Париже, вершил суд и расправу управляющий. Он никогда ничем не был доволен. Однажды Попов и Томашин пожаловались ему на скудное питание и на плохое освещение в бараке. На второй день он прислал офицера с солдатами. Офицер кричал на русских: «Анархисты, социалисты!» Затем, вызвав из строя шесть человек, приказал им забрать вещевые мешки и следовать в Мондови. Там, в канцелярии, «анархистов» проверили по списку. Попова в списке не оказалось, и его отослали обратно. Штрафников направили ремонтировать железнодорожные пути на станцию Сен Жозеф. Дмитрий Попов посылал им туда французские газеты.

Плохо было на ферме Газан, а на станции оказалось еще хуже. Даже кипятку на всех не хватало. Даже соломы на «постели» не давали. Томашин пожаловался на это старшему команды фельдфебелю Кулешову, агитировавшему их записываться в иностранный легион (теперь уже для борьбы против большевиков). Тот недовольно ответил:

— На свои деньги я вам солому покупать не буду!

Всякому терпению бывает конец. Кончилось оно и у Томашина. Вдвоем с солдатом Бабушкиным они самовольно уехали в Мондови. Подпрапорщик Аджюдан приказал им ехать обратно. Они не подчинились. За отказ их арестовали на десять суток и посадили на полуголодный паек.

Кончилось терпение и у Попова. После прибытия Михаила из-под ареста они решили поднять всех русских в Алжире на забастовку. Для этого и составили воззвание и размножали его сейчас тайком в зарослях кустарника. Они написали его так, как будто оно пришло сюда из метрополии — от имени русских эмигрантов-большевиков, находящихся в Париже. Воззвание начиналось с обращения к соотечественникам: «Товарищи!»

А дальше в нем говорилось: