Летим на высоте шестисот метров. В небе яркая, полная луна, видимость отличная. Внизу речки Фарс, Лаба, Синюха, железнодорожная линия Кропоткин — Армавир, [59] Сальские степи. Кое-где мерцают цепочки осторожных огоньков — передвигаются войска. Определить чьи — невозможно.
— Командир, под нами река Сал. Как будем заходить на переправу?
— Сначала найдем ее!
Командую Лубинцу и Панову усилить наблюдение за воздухом. Иду параллельно реке. Луна хорошо освещает берег. Где-то здесь, среди рукавов и петель Дона, наша цель.
— Впереди пожар! Наши сбросили зажигалки, — докладывает Димыч.
— Смотри! Это они проложили створ на цель. Развернувшись, набираю высоту, чтобы подойти к переправе с приглушенными моторами.
— На прямой! Так держать! — корректирует штурман.
Держу. Нос самолета — на центр еще невидимой переправы. Прилагаю все свое умение, чтобы выдержать точный курс и постоянную скорость.
Немцы заметили нас. С земли несутся вереницы разноцветных светлячков. Снижаемся стремительно, и это сбивает наводку вражеских зенитчиков.
— Горизонт! — командует Димыч. — Два градуса влево! Так держать! Бросаю!
И через секунду, разочарованно:
— Проскочили! Повтори заход, командир!
— В чем дело?
— Ветер не учел. Все равно бы промазали!
Захожу второй раз.
— Сбрасывай половину! Посмотрим, как лягут.
Выхожу на прямую. Впереди на реке разрывы — кто-то из наших промазал.
— Боевой!
До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары «эрликонов», строчки пулеметных очередей… Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.
— Перелет метров тридцать! — докладывает Панов.
— Мазила! — в сердцах ругаю штурмана.
— Взаимно! Точнее держи курс и скорость. — За Димычем не пропадет.
Повторяю атаку, выход на цель. [60]
— Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!
Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.
Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, «эрликонов»… Еще мгновение, и машину разнесет на куски…
Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.
— Порядок, командир! — радостно орет Панов. — Влепили в самую точку!
— Может, так же, как вчера под Керчью?
— Нет, командир, — подтверждает и Лубинец. — Переправа раздвоилась, сам видел!
— Молодец, Димыч!
— Только что был мазила…
— Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?
— Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет…
— Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.
Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.
— Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже…
— Это штурман помог фрицам сделать из нас решето.
Димыч добродушно отмахивается:
— Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.
Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя — не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, — счастливая случайность.
— Не горюйте, братцы, — успокоил Варварычев. — Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.
— Так без работы же, Иван, останешься, — обеспокоился Панов. [61]
— Лучше я без работы, чем ты без головы, — резонно отпарировал техник.
В домике КП полка, за длинным столом начальник штаба майор Пересада, пыхтя трубкой, записывал в журнал доклады возвратившихся экипажей. После моего доклада Никитин добавил:
— Товарищ майор, запишите предложение. При выполнении подобной задачи, кроме фугасок, в бомболюках на внешней подвеске желательно иметь ротативно-рассеивающиеся бомбы.
— Завтра обсудим. Идите ужинайте!
Только теперь, когда спало напряжение, по-настоящему почувствовали, как устали. В столовой, несмотря на позднее время, нас ждали накрытые столы. Горками возвышались кубанские огурцы и помидоры. Лубинец восхищенно причмокнул:
— Молодцы, девочки, постарались! Под боевые сто грамм! А, штурман?
Никитин устало отмахнулся.
— Возьми и мои, я пить не буду.
— Ты чего? — всерьез обеспокоился я.
— Знаешь, Вася, никак не могу прийти в себя. Спать лучше пойду.
Назавтра новая задача.
Противник подтягивает войска и технику на Керченский полуостров — очевидно, с целью высадки десанта на Тамань. Полку приказано нанести ночной удар по железнодорожной станции Керчь, где скопилось много эшелонов.