Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

Подходим к цели. По команде Димыча произвожу несколько доворотов. По левой плоскости скользнула трасса, другая. Пристрелялись

— Пошли!

Вслед за бомбами сбрасываем листовки.

— Почитывайте, не скучайте, — острит Лубинец. — До скорой встречи!

На аэродроме узнали: четыре экипажа возвратились благополучно, а самолет младшего лейтенанта Виктора Алексеева над Керченским проливом попал в зону грозовых облаков. Машину бросило вверх. Виктор предпринял отчаянную попытку удержать самолет от бешеного набора высоты, но безуспешно. Сделав горку, машина свалилась на крыло, начала падать. Летчик повис на привязных ремнях, оказался в состоянии невесомости. [70]

Напрягая все силы, пытался штурвалом вывести самолет из пикирования, но безуспешно. Последними усилиями добрался до триммера и на высоте триста метров над морем вывел самолет из пике. Во время падения из кабин выбросило штурмана капитана Михаила Захожего и стрелка младшего сержанта Арсентия Храбром [видимо, «Храброго», надо уточнить — Прим. lenok555]. Алексеев довел самолет до аэродрома. Взглянув на его машину, я обомлел. Как он смог дотянуть? Вся обшивка деформирована, нет ни одного стекла, крылья прогнулись назад, кусок штурманской кабины вырван…

Случай досадный: гроза унесла жизнь двух боевых товарищей…

3 августа мы собрались, как всегда, на дворе в ожидании машины на аэродром. Надо было спешить подготовить самолеты к ночному рейду.

Мимо школы проходили группы красноармейцев,

— Откуда топаете, орлы? — крикнул Лубинец.

Они угрюмо посмотрели на него, на меня.

— Дай, морячок, закурить, коли есть. Я достал пачку «Беломора».

Они нерешительно протянули черные от копоти и грязи руки.

— Живут же люди!

Боец отстегнул флягу, поднес к потрескавшийся губам. Капли воды, застревая в седой щетине, стекали по подбородку, оставляли темные бороздки. Красноармеец вытер ладонью рот, протянул флягу товарищу.

— Спасибо, морячок, за «Беломор». Мирную жизнь вспомнил… Вот остановим фрица…

Положение на Северо-Кавказском фронте было критическим. Наши войска отошли за Кубань. Враг, не считаясь с потерями, изо всех сил рвался к Краснодару, Невинномысску, Ставрополю.

Ночью мы вылетали бомбить десантные средства противника, сосредоточенные в порту Мама-Русская, в сорока километрах западнее Керчи.

Ночь была темная, пилотировать приходитесь по приборам. Пролетая над кубанскими степями, видели много пожаров, вспышки разрывов, разноцветные всплески ракет. Здесь уже вовсю полыхала война.

Над Азовским морем машину снова поглотила непроглядная тьма. Только в штурманской кабине голубым светом мерцали циферблаты приборов. Ночью над морем молодые [71] неопытные летчики часто теряют пространственную ориентировку, принимают за небо воду с отражением звезд…

Нетерпеливый голос Никитина:

— Начинай разворот!

Энергично ввожу самолет в вираж.

— Ты мне свою технику пилотирования не показывай, — кричит Димыч. Доверни на тридцать градусов влево! Плавнее, плавнее… Так, так… еще немного… На боевом! Сброс!

Самолет осветился прожектором. Все внимание — на приборы. Лубинец посылает длинные очереди из люкового пулемета в основание луча. Прожектор гаснет.

— Серия легла нормально! — докладывает Панов. — Взрыв на барже, на берегу пожар…

К аэродрому подошли на рассвете, все вокруг было покрыто серым, зыбким туманом. При посадке заметил на летном поле несколько Ил-2 и «яков».

— Сегодня ночью на армавирский аэродром немцы высадили десант. Часть штурмовиков и истребителей перелетела к нам, — пояснил Варварычев.

К стоянке подъехал майор Пересада.

— Командир полка приказал немедленно готовиться к перебазированию. Вылет в девять ноль-ноль. Захватите штабное имущество.

"Эмка" рванулась и мгновенно растворилась в тумане.

Мы вернемся, Белореченская!

С нелегкой душой добрались до станицы. Мысль, что вскоре враг вступит в ставшую для нас родной Белореченскую, болью отзывалась в сердце. На улицах было тихо, казалось, они вымерли. В голове не укладывалось, что в эти опрятные, белые хаты, в тенистые сады с ветками, гнущимися от тяжести яблок, вступит кованый фашистский сапог, что под этим небом будут раздаваться вопли перепившихся грабителей в серо-зеленых мундирах. За завтраком кусок не лез в горло. Выйдя из столовой, услышали в одном из соседних дворов горькие рыдания. Приткнувшись головой к плетню, плакала молоденькая девушка. Похоже, нездешняя, одета по-городскому. [72]

— Что случилось, сестренка? — положил ей руку на плечо Никитин.

Девчонка сквозь слезы взглянула на нас и снова уткнула лицо в ладони.

С трудом узнали, в чем дело.

Оказывается, она учительница из Нефтегорска, приехала погостить к тетке. Собралась обратно, а через мост не пускают, переправляют войска.

— А сюда придут фашисты. А я не местная… Обязательно привяжутся…

— Что же делать, а, Вася? — Димыч смотрел виновато. — Может, возьмем дивчину с собой?

Я с опозданием дернул его за рукав: "С ума спятил, что ли?"

— Сам знаешь, от нас не зависит…

Девушка услышала, зарыдала еще сильней. Черт бы побрал этого Димыча!