Фронт идет через КБ: Жизнь авиационного конструктора, рассказанная его друзьями, коллегами, сотрудниками

Создавая боевой истребитель, главный конструктор в предвоенные годы был очень ограничен в композиционных возможностях. Самолет, мотор, оружие — таковы компоненты творчества. Все стало иным после войны, когда самолет буквально нафаршировали сложнейшим оборудованием и вооружением, насытили автоматикой и телемеханикой.

Теперь от конструктора требовалось неизмеримо больше. Слишком много составляющих появилось в композиции. Слишком много факторов стало влиять на выбор главного направления. И все же Семен Алексеевич с его умением угадывать перспективы, изыскивать основное, решающее чувствовал себя в этой сложной обстановке отлично.

— Я не знаю, как это сделать, но я знаю, что это нужно сделать так, чтобы получилось хорошо! [163]

Эту фразу Лавочкина хорошо помнили и любили его помощники. Отыскав в будущей машине главное, Семен Алексеевич повторял эти слова слишком часто для того, чтобы их забыть. Любили же это высказывание за то, что каждому открывалась полная свобода действий. От помощников требовалось лишь одно — сделать хорошо и представить Семену Алексеевичу законченное изделие.

Лавочкин прекрасно знал физику, в каждом конкретном случае четко представлял суть дела, но никогда не навязывал своим сотрудникам пришедшие ему в голову частные решения. Он верил в их взыскательность к своему труду. Ему важнее было другое — отделить перспективное от неперспективного.

«Работая в области новой авиационной техники, — писал он на страницах «Литературной газеты», — невольно задумываешься и над вопросами технического прогресса вообще.

Мне кажется, что в наше время одним из главнейших условий этого прогресса являются поиски радикальных технических решений. Возьмем хотя бы самый простой пример, который у каждого из нас перед глазами, — обычную бытовую машину: неуклюжая цилиндрическая щетка подвешена под кузовом автомобиля. Идея машины, разумеется, не нова, — поражает другое: с каким упорством конструкторы совершенствуют эту щетку, перенося ее с грузовика одной марки на другой, придавая новому грузовику обтекаемую форму, улучшая передачу к щетке и т. д. и т. п. А может быть, разумнее было бы не совершенствовать метлу для подметания мостовых, а заменить ее машиной, работающей на другом принципе, скажем, на принципе воздушного насоса?»

Я не случайно процитировал это высказывание, характеризующее образ мышления Лавочкина, путь, который он избрал для себя, — не изобретать изобретенное, а находить принципиально иные решения. Мне хотелось также, чтобы читатель ощутил не только стиль изложения, но и стиль работы Семена Алексеевича.

Он всегда давал высказаться всем. Внимательно слушал, мгновенно аккумулировал наиболее интересное. Он никогда не говорил: «я утверждаю», «я приказываю». Он пользовался совсем другими оборотами; «вот мы и пришли [164] к выводу…», «общими усилиями можно дать такое решение…».

Подводя итог тех или иных совещаний, Семен Алексеевич сам делал нужные выводы, но подавал их сотрудникам как результат совместного, коллективного творчества. Это импонировало людям, стимулировало мышление, поиски нового. За это его очень уважали.

С удивительной четкостью представлял себе Семен Алексеевич, как будут военные использовать его самолет. В тактике боя он разбирался превосходно.

В послевоенные годы освоение новой скоростной техники напоминало взрыв. Ученые и инженеры открыли военным столько возможностей, что у тех буквально «глаза разбежались». Техника творила подлинные чудеса, и не так-то просто решить, что же взять за основу, куда направить энергию, чтобы получить машину нового типа. Иными словами, техника стремительно обогнала тактику, которая на протяжении многих лет была едва ли не единственным законодателем в вопросах военной авиации.

В этой сложной ситуации Лавочкин приветливо протянул руку военным. Семен Алексеевич практически осуществил мысль, высказанную им незадолго до этого корреспонденту «Известий» Борису Агапову: только зная свою машину как воин, как пилот, конструктор может усовершенствовать ее как инженер.

Да, многое решали сообща. Одного летчика сажать либо двух? Нужна ли система наведения? Что лучше при больших скоростях — пушки или ракеты? Будем ли ставить оружие, стреляющее назад, а если будем, то автоматическое или не автоматическое?

Каждая послевоенная машина преподносила десятки и сотни таких вопросов. Решать их следовало в теснейшем контакте с военными, с людьми, которые во всеоружии фронтового опыта могли по-настоящему оценить новую боевую технику, созданную Лавочкиным и его коллегами.

То, что Лавочкин оказался среди людей, формирующих новую тактику воздушного боя, не только не случайно, но, напротив, закономерно. Новейшая история техники знает и более глубокие вмешательства инженеров. Вот, к примеру, работы соученика и большого друга Лавочкина С. П. Королева. Успехи, одержанные им в области [165] космических ракет, буквально выбили почву из-под ног у творцов агрессивных военных доктрин.