Фронтовая юность

Почти всю ночь шел бой на улицах города. Гитлеровцы, засевшие в подвалах домов, яростно сопротивлялись. Штурмовая группа во главе с командиром взвода автоматчиков лейтенантом Владимиром Пащенко неоднократно пыталась подойти к полуразрушенному зданию, откуда фашисты вели особенно сильный огонь. Пащенко — опытный командир. В минувших боях был шесть раз ранен. Дважды совершал «побег» из госпиталя, долечивался в «родных стенах» части. Он говорил: «Лучшее лекарство для меня — это товарищи по полку. С ними никакая рана не страшна. Дружба быстрее рубцует раны, чем пилюли».

Штурмовой группе было придано 76-миллиметровое орудие сержанта Ивана Фролова. Здесь же находился и командир батареи — никогда не унывающий, спокойный и рассудительный старший лейтенант Владимир Ерохин. Я слышал их разговор.

— Давай, Пащенко, сделаем так, — говорил Ерохин. — Орудие Фролова поставим на прямую наводку. Ты делишь своих «штурмовиков» на две группы. С одной группой пойдешь сам, с другой — я. В темноте проникнем поближе к зданию.

— А почему ты? — возразил Пащенко. — Тебе батареей надо командовать.

— А я и буду командовать. Связиста с собой возьму, чтобы огонь корректировать. А ты со своей группой подберешься к самым развалинам. Я же с группой засяду правее и карманными фонариками отвлеку от вас внимание фашистов. По опыту знаю: клюнут они на это. А как начнут по нас бить, Фролов прямой наводкой по вспышкам из орудия ударит. Да и мне засечь огневые позиции противника необходимо.

— Рискованно задумал, Володя! — сказал Пащенко.

— Риск оправдан, Володя, — ответил Ерохин.

Смелый замысел Ерохина удался. Его группа, достигнув намеченного рубежа и укрывшись за грудой битого кирпича, стала подавать сигналы фонариками. Гитлеровцы сосредоточили на этом направлении весь огонь. Ерохин засек семь пулеметных гнезд. Он приказал Фролову накрыть неистово работающие пулеметы. И Фролов подавил их. Тем временем группа Пащенко стремительным броском ворвалась в здание. Гранатами, короткими автоматными очередями, штыками прокладывали бойцы путь от этажа к этажу. И вот взвились одна за другой белые ракеты. Это был сигнал: прекратить артиллерийский огонь. Здание наше.

В дождливой пелене лишь забрезжил рассвет, а подразделения полка уже вышли на Советскую улицу.

Раньше на углу Советской и Башенной стоял красивый двухэтажный дом. Сейчас он наполовину был разрушен. В его подвалах и на первом этаже засели фашисты. Короткими перебежками наши бойцы стремились проникнуть к дому, но падали, сраженные пулеметным огнем противника. Ближе к дому оказался разведчик рядовой Александр Шатров из третьего дивизиона артполка, поддерживавшего нас огнем.

— Гранату кидай, не медли же! — крикнул кто-то из укрытия. Но Шатров не бросил гранату: на подоконнике находилась семи-восъмилетняя девочка. Она молча глядела на бойца. Неожиданно за спиной девочки показался гитлеровец. Обхватив левой рукой ребенка, он в правой держал наизготовке автомат. Раздался треск, и над головой Шатрова просвистели пули. Девочка закричала, забилась в судорогах.

— Бросай гранату, чего медлишь?! — снова донеслось из укрытия.

Товарищи Шатрова, находясь в укрытии, не могли видеть, что происходило у окна. Они не знали всей сложности ситуации, в которой оказался разведчик. Бросить гранату — значит погубить ребенка. Однако и медлить опасно. Трудно сказать, чем бы закончился этот поединок. Но вот из глубины квартиры к окну приблизилась женщина. В ее руке торчал лом. За спиной фашиста она сделала взмах, да так, словно пыталась расколоть бревно.

— Сюда, товарищи! — услышал Александр голос женщины и изо всех сил рванулся вперед. Прыгнул прямо в окно. Он увидел лежащего навзничь с проломленной головой гитлеровца. Женщина все еще держала в руках лом, а в углу, прижавшись к кровати, стояла перепуганная, но невредимая девочка.

Догорало здание вокзала. Враг еще сопротивлялся, но над высоким зданием льнозавода уже развевалось на ветру Красное знамя.

— Сдаются! — крикнул наводчик Василий Гречишников. — Наш Смоленск!

В 1941 году Геббельс писал: «Смоленск — это взломанная дверь. Германская армия открыла себе путь и глубь России. Исход войны предрешен». А спустя два года он же, изворачиваясь, врал по радио и в газетах: «Мы сами эвакуировали Смоленск».

Смоленск!

Отсюда Гитлер грозил Москве. А сейчас фашисты, дрожа за свою шкуру, бегут, бросая технику, раненых, обозы. Парки и сады вырублены. На развороченных мостовых — трупы гитлеровцев, исковерканные танки с желтой свастикой на бортах.

Спустя несколько часов стали появляться горожане. Старики, женщины и дети возвращались на пепелища из окрестных лесов, выходили из подвалов.

На одной из улиц повар Софроныч остановился со своей кухней. Около него сразу собрались детишки. Впалыми глазенками смотрели они на него, на буханки пышного хлеба, жадно вдыхали вкусный запах солдатских щей.

— Дяденька, дай поесть, — взмолилась девочка в рваном отцовском ватнике. — Ничего не ели какой уж день…