Фронтовичок

Но в 1962 году нашего отца не стало. Подвело его сердце. Войну ведь прошёл, а в мирные дни, будто счастья своего не выдержал. Мама всё плакала, жалела, что отец так и не узнал отдыха, неугомонный ведь был в любом деле. А ему шёл всего-то сорок первый…

*

– Знаешь, Сережа, – после мучительной паузы возобновил воспоминания Алексей Петрович, – ещё ребенком, гуляя в праздничные дни с родителями по Ленинграду, я часто выбегал перед ними, чтобы взглянуть на сверкающие отцовские награды, и ревниво поглядывал по сторонам, замечая и подсчитывая знаки чужой доблести. Люди вокруг в такие дни буквально расцветали. А сколько среди них встречалось Героев Советского Союза и полных кавалеров ордена Славы! Ведь в будни редко кто из фронтовиков носил свои медали и ордена. Иной раз, правда, замечались на пиджаках разноцветные ленточки, собранные в пестрые колодки. Поэтому в праздники обилие наград всегда подогревало интерес мальчишек и усиливало общую торжественность.

Мой отец на фронте кровью заработал семь боевых наград. Правда, некоторые из них вручили ему уже после войны, в военкомате. Таков был порядок. Все его награды я знал наизусть, ведь в отсутствие отца часто их перебирал и разглядывал, затаив дыхание. Отец наградами не хвалился и закреплял их на единственном своем пиджаке только в этот святой день, приговаривая непонятные мне до сих пор слова: «Что ж! Поглядим, каков иконостас достался выжившим!»

Всегда заманчиво поблескивали его пять медалей: «За отвагу», «За оборону Одессы», «За оборону Сталинграда», «За взятие Будапешта» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.». Но больше всего мне нравились два выпуклых ордена, покрытые цветными полупрозрачными эмалями. Такие красивые и совсем разные по своему виду: орден Отечественной войны 3-й степени и орден Славы 3-й степени.

На всех наградах были мелкие гравировки, которые я с трепетом прочитывал и изучал тысячу раз, надеясь отыскать что-то новое. Потом, сообразив, наконец, что саму войну я на них не увижу, стал читать всё, что попадалось на полках нашей районной библиотеки. Читал всё! Читал без разбора, большей частью не понимая военной терминологии и скрытой сути событий. Но старался разобраться самостоятельно, не привлекая к этому отца.

Уже позже, заметив устойчивый мой интерес к военной тематике, свою помощь в подборе книг предложила Клавдия Ивановна, душа человек, женщина, которая до сей поры представляется мне эталоном ленинградской интеллигентности. Почему я тогда не расспрашивал о ней самой? Наверняка, тоже пережила блокаду, вот так же ежедневно продолжая работать в этой же библиотеке. Теперь мне стыдно своей былой черствости и недомыслия по отношению к ней. Жаль, что теперь ничего не вернуть!

А с отцом любые разговоры о войне вообще не клеились. Он и на мои вопросы отвечал всегда уклончиво, например, так:

– Знаешь, Лешка! Я и за тебя, и за маму нашу на двадцать лет вперед навоевал. Уже потому хватит нам разговоров о войне! Лучше давай с тобой решать, как бы нам без неё обойтись. Это сложнее! Да только она, будь трижды неладна, и сама нас найдет, опять всех в строй поставит!

Поглядывая на обложки моих книг, отец ничего не говорил, хотя я затылком воспринимал возрастающее к себе уважение. Это меня воодушевляло, ведь я страстно мечтал во всём разобраться и однажды удивить отца своими познаниями.

И, знаешь, Сережка, мне это удалось! Однажды я положил перед отцом карту Европы, на которой изобразил его боевой путь. Он чрезвычайно удивился и даже растрогался:

– Вот такой у меня вырос сын! Молодец, Лешка! Но откуда же ты про фронты узнал, на которых я воевал?

Я расплылся от счастья:

– Значит, угадал? Так и было? Правильно? Так я же по твоим наградам! По датам сражений! Ну и по книгам сравнивал, искал такой боевой путь, чтобы всё это объединял. Оборона Одессы, Сталинградская битва, оборонительная и наступательная операции на Днепре, Корсунь-Шевченская операция, потом Ясско-Кишинёвская, освобождение Венгрии, Будапешт…

– Удивил ты меня, сын. Горжусь! Это настоящая мужская работа! – он помолчал и добавил. – И всё же рассказывать о войне, ты уж прости меня, я не смогу. Давай-ка сын, смотреть в перспективу, а не назад! Извини… Когда-нибудь ты меня поймешь!

А я вспомнил как на праздничных улицах Ленинграда, когда мне было ещё лет шесть-семь, всё расспрашивал отца, за что его наградили, но он только смеялся и шутил, будто со страху ничего не запомнил. Я не верил ему и обижался, думая, будто отец не воспринимает меня всерьёз, и решился подойти к красивому фронтовику с Золотой Звездой Героя:

– А вы тоже не знаете, за что получили свои награды? – спросил я заносчиво.

Фронтовик заинтересованно, но весело и по-отечески поглядел на меня, потрепал по волосам:

– Ты, почему же такой злой на меня, малец?

– Ни на кого я не злой! Вон, сколько героев вокруг, а никто о войне не расскажет. Может и рассказать нечего?