Фронтовичок

Но недолгое моё прощание прервал свист снарядов. Перелетая надо мной, они аккуратно взрывались вдоль цепи немецкой пехоты. Она сразу залегла, что для меня – лучший подарок! Молодцы, артиллеристы, кричал я во весь голос, родные вы мои, не оставили на погибель! А они для порядка по той пехоте осколочно-фугасными снарядами ещё пару раз шарахнули. Это прижало фрицев к земле, а я сосредоточился на танках. Снова навёл ружьё на тот танк, который на левом фланге под углом устремился ко мне в тыл. Взял я упреждение в один корпус, как учили, и, провожая танк по ходу движения, выстрелил в моторный отсек. Попасть в таких условиях сложно, но чертова машина полыхнула пламенем и зачадила. Из башни показался один танкист, спрыгнул на землю, потом другой. Решил я расправиться с ними, но рёв мотора очередного танка заставил снова схватиться за ружье. Но я опоздал с подготовкой. Через мгновение танк перевалится через мою траншею и уйдет в тыл… Хотя без поддержки пехоты он вряд ли на это отважится! Тогда развернется и начнёт меня утюжить! Ружьё теперь не лучше оглобли! Осталось гранатой! И когда танк с красиво вырисованным белым крестом на боку перевалился через мой окоп, метнул я ему вслед, на моторный отсек, одну противотанковую гранату, а следом и другую. Вторая не долетела. Только гусеницу и разорвала… Но первая, голубушка, своё дело сделала!

– Все четыре танка подбили? – не сдержал кто-то удивления, смешанного с восхищением и недоверием одновременно.

– Да куда же мне, сынки, деваться было! Там ведь должен кто-то выжить! Огляделся я, вижу, пехота, лишившаяся брони, развернулась к дому. А ближе всего от меня, пригнувшись и петляя, тикают три немецких танкиста. В черных комбинезонах, а не в зеленых шинелях, как пехота. И проняла меня великая злость, до самых пяток:

– Куда же вы, говорю я им, гости дорогие? Ведь опять придете, так не лучше ли сразу остаться? Полежите, подумайте! Так, между разговорами с самим собой, я их по очереди и прореживал. Сначала чёрных перебил, потом за зеленых взялся. Ох, и прекрасный карабин из винтовки капитана Мосина сделали, скажу я вам, ребята! Сейчас не время для подробностей, только советую вам в этом вопросе разобраться. А то у вас всё автоматы да автоматы… Другого и не знаете! А жаль!

Так и стрелял бы я, пока в карабинах, которые на бруствере приготовил, патроны не закончились, но опять незадача вышла! Гляжу я, из нижнего люка горящего танка подряд два фрица выбрались, ловко проползли меж гусениц, да в окоп ко мне нырнули. Танкисты, они же мастера по щелям лазить. Метнул я в них ту Ф-1, которую для себя приберёг.

После взрыва установилась тишина. Чуть погодя, смотрю и глазам не верю, шлепает ко мне живой фриц с поднятыми руками… Оттуда, где граната рванула. Как уцелел, везунчик? Комбинезон местами в клочья, а кое-где тлеет… И лицо обгорелое, бормочет испуганно по-своему. Понял я, просит не стрелять, а сам трясётся весь. Пока я думал, что же с ним делать, заметил ещё одного. Тот умело прятался за первым фрицем, держа наготове автомат. Тогда саданул я по обоим из ППД, пока патроны не закончились. Приблизился к ним, проверил самочувствие и подвел итоги – всё, мой бой окончен. И, знаете, эта простая, элементарная мысль неожиданно меня так поразила, что даже голову расперла во все стороны, и тогда я заорал…

Я кричал что-то невнятное, выражающее в тот момент самое удивительное, самое невероятное, понятое мной, о чём ещё минуту назад не имел права даже мечтать:

– Я живой! Живой! Жи-вой! Выкусили, гады! Драпайте, если сможете? Всё равно, ещё встретимся! – Потом я сел, совершенно обессиленный, и почувствовал сильный озноб, который быстро перешел в настоящую лихорадку. Трясло меня тогда всего, зубы стучали, руки подергивались и слезы по щекам ручьями… Сдали мои нервишки! Понимаете, ребята, пока трудно было, я и умирать не боялся, а тут вот – от радости раскис.

Взобрался я на немецкий танк с не просматриваемой фрицами стороны, чтобы согреться от горячего моторного отсека. Посидел, постепенно успокоился, привел себя в порядок и ощутил в душе не радость, а такую пустоту, что ничего меня больше не волнует, не радует, ничего не хочется. Ну, думаю, возможно, я после этой передряги, как малое дитя стал… Будто с нуля жизнь начинаю. И ведь действительно, меня на свете уже быть не должно, если бы иначе вышло. Значит, будем считать, народился заново, да без помощи мамы. Стало быть, я сам себя народил! – хохотал я. – А может, фрицы слегка помогли?

Но с последней мыслью я не совладал и провалился в непробиваемое забытье.