Фронтовой дневник (1942–1945)

Шестой час вечера. Хотел было написать хорошее письмо домой, но не удалось. Бросил. Цитирую:

Несмотря на праздник, я сегодня был загружен работой до вечера, а сейчас пишу в комнате, где находится человек 15. Все разговаривают, толкают, заглядывают в письмо, звонят по телефону, обедают и читают вслух первомайскую армейскую газету. В такой обстановке трудно сосредоточиться и написать то, что хочется. К тому же подвела и погода, которая всегда действует на мое настроение. Все дни сияло солнце, и я ощущал его приятную теплоту, которую так люблю. Сегодня же, как назло, дует холодный, леденящий северный ветер и идет дождь. Небо мрачно и пасмурно.

Ушел на квартиру, где ночую на двух досках, положенных на табуреты, но и здесь не нашел соответствующей обстановки. Хозяин, болеющий какой-то желудочной болезнью, лежит и стонет. У него в желудке и кишечнике что-то бурчит, напоминая пулеметные очереди. В комнате стоит тяжелый смрад.

Сапожник, помещающийся тут же, где-то по случаю праздника хлебнувший «как сапожник», пьяным голосом поет какой-то винегрет, в котором смешаны цыганские романсы, «Чилита» и «Расставанье»124. Как это только у него укладывается. А сейчас он поет «Синий платочек».

Нет, бросаю. Допишу другим разом. Вот опять поет сапожник козлиным голосом: «Была весна»125.

Я решил записать в дневник эту жанровую картинку.

Вчера вечером долго работал сапожник, и мне негде было, где спать. Я примостился у края стола и при свете коптилки стал писать письма, вспоминая 1 мая прошлых лет. Так мы с сапожником каждый за своим делом просидели до 2 часов ночи. Я написал 8 писем под бесконечный шум самолетов и артиллерийскую канонаду. Позавчера и вчера наши части наступали на Крымскую, т. к. получен приказ об очистке от врага Таманского полуострова. Особенных результатов наши войска не добились, т. к. враг зарылся в землю, создав мощные укрепления, и сидит окаянный на одном месте, упорно сопротивляясь до окончательной гибели. От станицы Крымской ничего не осталось. Она вся разрушена, сожжена и перепахана бомбами, снарядами и минами, а немец все на месте. Вот и сейчас идет бой: грохочет артиллерия. Это на военном языке называется перестрелкой.

Несмотря на то что мы на фронте, отмечали праздник не только новыми боями с врагом. Вчера под гул самолетов и воздушные бои мы, замаскировавшись в саду под деревьями, устроили вечер самодеятельности: выступал хор, была декламация, играл струнный оркестр в 3 человека, танцовали кабардинку126, через усилитель пропускали грампластинки. Мне очень понравилась новая песня о Киеве: запевала девушка с низким, но приятным контральто. Я в самодеятельности участия не принимал, т. к. являюсь здесь человеком новым. Вечером предполагалось в сарае кино «Член правительства»127, но испортился фотоэлемент, и картина не состоялась. Обещают показать сегодня.

Мы украсили канцелярию лозунгами, плакатами, которые присланы майору Панкову и находятся у меня, как у секретаря его.

Сегодня почти никто, за исключением меня, не работал. Мне же дано поручение срочно написать донесение, и я сидел над ним, да еще и переписывал, т. к. машинистка сегодня не работала и целый день кисла, вспоминая прошлое. Работать было трудно, т. к. было много бездействующих сегодня командиров. Потом забрали почти все столы в столовую комсостава, где организован для них общий обед.

У нас сегодня тоже улучшенное питание: вместо 2-х – 3 раза. Утром рисовый суп и селедка с картофельным пюре, в обед – борщ и мясо жареное с рисовой кашей, вечером рисовая каша. Завтра тоже улучшенное питание. Кроме того, сегодня дали по 200 гр. вина, правда, плохого и уже много раз разведенного, т. к. всё, что кем-нибудь из снабженцев выпивается, доливается водой. Не вино, а плохой морс.