Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Когда я перед выходом отдал приветствие, мой взгляд упал на электрообогреватель под письменным столом.

Это ничего не меняло. Так и так в начале апреля я во главе своего взвода должен был отправиться на Восточ­ный фронт. Постоянный состав запасного батальона от старшин до командира здесь прочно насидели кресла, если не сказать грубее, и хотели сохранить свои места и сейчас, до последнего часа.

В Лангенхорне был голод, дров и угля для отопления не выдавали. После учений вещи просушить было не­возможно. В результате пошли заболевания, в первую очередь среди пожилых шахтеров.

Начало апреля 1945 года. Постоянные атаки самоле­тов с бреющего полета. Пять дней по железной дороге я ехал до Мюнхеберга, в 30 километрах восточнее Берли­на. Выйдя из поезда на товарной станции, мы сначала похоронили погибших при бомбардировке. Типичная картина прифронтового города: поспешно идут колон­ны гитлерюгенда с фаустпатронами и фольксштурми-стов с длинными винтовками времен Первой мировой войны. Им навстречу — повозки беженцев с женщина­ми, детьми и стариками. На стене вокзала лозунги: «Ко­леса должны крутиться для победы!», «Фюрер приказал, мы — выполняем!» и «Победа или хаос!».

Лица моих 17-летних пацанов и мужиков-угольщиков серьезные и напряженные. Намного увереннее держат­ся те, кто уже пережил тяжелые и тяжелейшие часы боев. Именно на них я смогу положиться. Мы пришли в Хайнесдорф — невзрачную деревеньку, где нас ждут еще два взвода. Тепрь рота сопровождения танков в полном составе. Однако для полного ее комплекта не хватает техники, которая в неразберихе формирований или переформирований или не поступила, или была от­правлена в другое место, или захвачена другими. Ко­мандир роты — молодой унтерштурмфюрер, родом из Пресбурга. Еще одно удивление для меня. Я думал, что командовать такой крупной ротой будет опытный гаупт-штурмфюрер. Проблем прибавилось, когда не имею­щий фронтового опыта унтерштурмфюрер Вайс попро­сил меня быть его заместителем. Отправлять не полно­стью подготовленную, не «сколоченную» роту, возглавляемую только что выпущенным из юнкерской школы офицером, на фронт было уже само по себе поч­ти преступлением. С неохотой я сдал командование взводом и стал при унтерштурмфюрере Вайсе практи­чески командиром роты сопровождения танков.

Я настоял на том, чтобы командиры взводов и отде­лений как можно быстрее познакомились друге другом, оценили опыт и возможности каждого и подружились. Мы еще были вне досягаемости вражеской артиллерии и после налетов авиации могли собираться вместе и рассказывать друг другу о боях, в которых участвовали или не участвовали. Так удалось сразу же установить контакт. Тут нашли друг друга служившие в одной диви­зии, которым довелось «лежать в одном дерьме». Тут были и из «Лейбштандарте», и из «Викинга», и из «Мерт­вой головы», и из других дивизий. Сейчас мы должны были служить в дивизии «30 января», формирующейся во фронтовой полосе. О названии позаботился наш луч­ший «друг» Гиммлер в своей политической игре. Рота получала все больше личного состава из стоявших по­близости штандартов войск СС и «подарки рейхсюгенд-фюрера» — 14—15-летних мальчишек из «гитлерюген-да». Этих я приписывал в качестве посыльных при управ­лении роты, полагаясь на быстроту молодости. Как позднее оказалось, это решение было ошибочным. С абсцессом миндалины я попал в лазарет. Операцию мне делали как раз тогда, когда над Хайнерсдорфом появились русские бомбардировщики. Не обращая вни­мания на разрывы бомб, врачи продолжали работать. После операции я снова занял свое место в роте.

Мы готовили Хайнерсдорф к обороне, копали тран­шеи и ходы сообщения, хотя воевать должны были где-то в другом месте.

Все прояснилось: через три дня мы пойдем в насту­пление. Танки и бронетранспортеры подойдут. Ночь на 16 апреля холодная и сырая. У меня высокая температу­ра. Уколы после операции и таблетки не помогают. За мной присматривает санитар, снабжающий меня пой­лом из своей фляги, которое состоит из 92-процентного спирта с соседней фабрики и свекольного отвара. Пре­доставив унтерштурмфюреру поработать одному, на два дня я завалился на свой куль соломы.

Мне приснился ужасный сон: будто дрожит земля и едут русские танки, один из них вот-вот накрутит меня на гусеницы. С криком я вскочил: земля действительно дрожала. Я откинул полог палатки и увидел выскочив­ших из палаток солдат, смотревших на восток, в на­правлении Кюстрина в пойме Одера. Ночное небо на востоке было светлым от всполохов пламени. Там, по-видимому, на узком участке фронта вели огонь тысячи орудий.

Я сходил по нужде и снова завалился в палатку спать.

Утром населенные пункты западнее Одера начали превращаться в пепел и руины. Хайнерсдорфу тоже до­сталось. Снова и снова удары бомб будили меня, после чего я снова проваливался в тяжкий сон.