Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Внезапный огневой налет русских полевых 76-мм пу­шек застал нас сидящими на корточках с котелками, полными перлового супа, на коленях. В перерывах меж­ду канонадой я начал окапываться глубже, потому что боялся снарядов. А Бфифф использовал «полное укры­тие» полевой кухни и принес себе еще один котелок гу­стого супа и доедал его, скрючившись в своей ячейке.

Потом русская батарея снова открыла огонь. Потерь не было. Где же мог прятаться этот чертов наблюдатель-корректировщик, что так точно мог наводить огонь сво­ей батареи. Наверное, иваны его специально оставили где-нибудь за нашими линиями.

Я бросил короткий взгляд вокруг, не покидая укры­тия. Все спрятались в земле, не доверяя наступившей тишине. Бфифф глубже окапываться не стал, его и так не было видно, кроме каски, которая опускалась и под­нималась в такт движения ложки. При первом ударе не­подалеку от наших укрытий из окопа Бфиффа вылетел котелок. Время от времени снаряды стали падать во­круг. Предупредительного свиста снаряда не было: сна­чала раздавался взрыв, а потом доносился звук артил­лерийского выстрела. Во время перерыва в стрельбе мы подбежали к ячейке Бфиффа, чтобы посмотреть, что с ним. Мы подняли его. Взгляд его был остановившим­ся, губы говорили непонятные слова, стальной шлем был пробит осколком снаряда, когда я снял его с голо­вы, в его углублении остался небольшой кусок мозга.

Пока я бежал к своей машине, хорошо переждавшей огневой налет в овражке, товарищи положили Бфиффа на носилки. Мы положили его поперек «Адлера», Буви и Мик крепко его удерживали, пока мы поспешно покида­ли место расположения. Когда мы сворачивали на до­рогу, огневой налет начался снова. На перевязочном пункте врач не дал нам никакой надежды. Вдруг Бфифф начал ужасно орать. Это были одинаковые ритмичные крики. Без пауз, крик за криком, в то время как тело про­должало лежать спокойно.

Вечером первого августовского дня он скончался. Его крики стали слабее, но ритм был прежним, потом они сменились хрипом.

Первый из нашего тесного товарищеского круга по­кинул нас. В сумерках мы оставили его в вечном покое под Уторгошью. Саперы завершили нашу проклятую ра­боту.

Через несколько дней в продолжение начавшегося переформирования меня вместе с машиной перевели в штаб 1-го батальона. Когда я доложил батальонному адъютанту о прибытии, я узнал командира. Это был га-уптштурмфюрер Кнёхляйн, тот самый, что учинил убий­ство в Парадизе и которому я, в нарушение дисципли­ны, крикнул: «Это же женщины!», когда он стрелял в женщин из пистолета.

Мика тоже постигла участь переформирования. Он отправился в 4-ю роту «моего» батальона, снова это была минометно-пулеметная рота, снова он был мотоциклистом-посыльным на 500-м ДКВ. В двенадца­той роте остался только Буви. Теперь нас полностью разлучили, но мы виделись, посыльные всегда в дороге, и время от времени делали крюк-другой, чтобы наве­стить старого приятеля.

После небольшой паузы наш удар был направлен на северо-запад по большой дуге в направлении Луги. Мы с ожесточением пробирались по грязи во время дождей и по густой пыли, когда солнце припекало с неба.

Моя задача теперь состояла в том, чтобы возить офи­цера для поручений штаба батальона. В его задачу вхо­дило также разведывать дорогу для продвижения бата­льона. Унтерштурмфюрер (лейтенант) доктор Грютте на самом деле не очень мне «подходил». Он был ботаником и профессором. Профессор! Ботаник! Как такой чело­век может быть хорошим солдатом?

После того как я ему представился, тоже все нача­лось не очень хорошо. Он протянул мне котелок, чтобы я и для него получил еду с полевой кухни. У меня в некото­рой мере даже отнялся язык. Я что, его денщик или ста­рый роттенфюрер с контрактом на 12 лет? Унтерштурм-фюрер Грютте получил, наверное, офицерское образо­вание на одногодичных курсах на основе высшего образования и очень быстро был произведен в офице­ры. И если бы не так, то он был бы сейчас «Стрелок За­дница в третьем ряду», и тогда бы я его посылал за едой.

Полевая кухня была хорошо замаскирована на мест­ности, покрытой кустарником. Кормежка сегодня была неплохая: сочное жаркое, картошка в мундире и кислая капуста. Преисполненный хитрости, я протянул повару котелок доктора Грютте и попросил его наполнить в определенной последовательности: сначала жаркое, потом картошка, потом сверху — кислая капуста, и все это густо полил соусом. Следующий раз профессор меня за едой не пошлет!

Когда унтерштурмфюрер Грютте с удовольствием хотел приступить к трапезе, то с удивлением увидел ме­шанину в своем котелке. Я ожидал жестокого разноса. Но он спокойно стал выискивать картошку под капустой и соусом, чистить ее руками, которые становились все грязнее и грязнее.

— Разве это должно быть так? — И это было все, что он мне сказал с укором. Я с удивлением понял, что он совсем не думает о том, чтобы представить себя офи­цером и начальником.