Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою

Что можно рассказать о последующем времени? Мне надоело делать записи в моем карманном календаре. Нового ничего не было: постоянные бои, смерть, потери хороших друзей, атаки и отходы.

В начале августа на узком участке фронта мы переш­ли в наступление. Удалось расширить коридор и воз­вратить утраченные зимой позиции. Могил по краям до­рог становилось все больше.

Один раз я с оберштурмфюрером Грютте чуть не по­пал в плен. Мне повезло с большим трудом развернуть машину в занятой противником деревне и уехать под ог­нем русских. В другой раз ночью, когда наше подразде­ление расположилось на отдых, по нам внезапно откры­ла огонь вражеская артиллерия. Наверное, мы были за­мечены кавалерийской разведкой.

Потом мы провели налет на артиллерийскую батарею противника. Захватили пленного и штабные документы. Некоторое время мы занимали оборону под Бяково. Жили в палатках. В качестве огневой поддержки исполь­зовапи две трофейные противотанковые пушки. 29 авгу­ста получил ранение в живот «доброволец» из Баната Хуго Шрок. Через день он скончался в лазарете. Тот спортивный праздник на его родине оказался роковым.

Русские начали широко применять против нас четы­рехмоторные ночные бомбардировщики. Мелкие бом­бы с них сыпались так не прицельно и не регулярно, что казалось, будто экипаж бросает их как уголь в топку, по­этому самолеты эти мы назвали «углекопы».

Однажды ко мне в землянку заявился Мик. Это было как раз во время артналета. Вместе с ним мы ждали, что каждый следующий снаряд пробьет перекрытие зем­лянки. Мик все еще был посыльным в 3-м батальоне.

Он сказал мне:

— А Кнёхляйн крепко взял тебя в аренду.

В перерыв между обстрелом я сбегал в блиндаж к Клееману и принес полбутылки коньяка, которую мы с ним и «уговорили», вспоминая былые дни во Франции, Буви и Бфиффа, пока не послышался окрик:

— Посыльный из 3-го батальона!

Убитых теперь хоронили у позиций в мелких могилах. Тащить их по гати не было никакой возможности. Ране­ных с большим трудом удавалось доставлять по болоту в безопасное место. Сначала для каждого погибшего копали отдельную могилу. Но потом стали их просто складывать в воронки и засыпать.

Шли сильные дожди. Вода была повсюду, затопляла окопы и блиндажи, стояла по колено в ходах сообщений, а в некоторых стрелковых ячейках — по грудь. Началось то же, что и прошлой осенью. Многие заболевали лихо­радкой, стали страдать недержанием. Ночью от разла­гающихся трупов советских солдат на нейтральной по­лосе распространялся ужасный смрад. Советские сна­ряды в который уже раз выбрасывали из могил останки наших солдат. И нам приходилось снова и снова, изви­няясь перед прахом, сваливать их в воронки и засыпать. Наш опорный пункт давно уже называли в полку «пози­ция мертвецов».

После атаки штурмовиков противник перешел в на­ступление и прорвался к командному пункту батальона. Вместе с резервной «ротой» мы остановили его и от­бросили до его собственной дамбы. При этом мы уни­чтожили гранатами два увязших Т-34.

Вернулись отпускники. Однако они не могли доста­точно восполнить потери. Я отправился в блиндаж к са­перам, где вернувшийся из отпуска земляк, отец четве­рых детей, обещал мне рассказать о новостях на роди­не. Я пришел к землянке под проливным дождем, зашел в нее, и тут же вышел наружу по внезапной нужде, из-за того, что замерз. Очнулся лежащим между остатками стволов деревьев. Товарищи разбирали рассыпанные бревна наката блиндажа. Случайный отрикошетивший снаряд 76-мм пушки попал в блиндаж саперов, где на­ходился запас ручных гранат и мин. Все это взорвалось в момент, когда я из него вышел... Слух и способность говорить ко мне постепенно вернулись. Я долго не мог написать цифру «3» и потерял способность запоминать некоторые моменты, из-за чего стал попадать в непри­ятные ситуации.

Дальше продолжалась ежедневная смерть в грязи и дерьме. В течение двух суток на черничной поляне ле­жал раненый в живот парень и просил пить и медленно умирал. Не было никакой возможности вытащить его оттуда, потому что вокруг него окопались русские.

Неделю пролежал в землянке, постоянно кивая про­стреленной головой и никого не узнавая, молодой штур-манн, пока не умер.

Наш «старикан», худой Барним, получил извещение с родины о том, что его жена, две дочери и сын были за-

сыпаны и задохнулись в бомбоубежище. Он выскочил из траншеи и бежал в сторону русских позиций до тех пор, пока пулеметная очередь не отправила его к родным.

Реактивным снарядом, выпущенным с Ил-2, оторва­ло по колено обе ноги фольксдойче Шумахеру. Когда его тащили на носилках из березовых жердей, он все кричал нам, чтобы мы позаботились о его ногах. Но они лежали уже где-то в грязи. Его даже не успели донести до батальонного перевязочного пункта. Его безногое тело скатили в одну из воронок, служившей теперь брат­ской могилой. Сверху бросили пару лопат болотной гря­зи. Писарь в блиндаже вывел очередное: «За фюрера, народ и фатерланд!..»