Первое время Володя просто заигрывал с ней, потом все больше уделял ей внимания и, наконец, влюбился. Все вечера они весело учили друг друга каждый своему языку, о чем-то постоянно разговаривали, часто громко смеялись. И Елизаров не раз говорил, что они поженятся и он увезет ее домой. Потом что-то произошло. Володя стал грустным и чем-то обеспокоенным. В конце концов он признался мне, что у него сифилис. Нет, конечно, не от Тореттль – с ней у него ничего не было. Это был результат той мимолетной встречи в Дрездене.
Посоветовавшись, мы решили ничего не говорить начальству, а обратиться к немецким медикам. Скоро врач был найден. Он объяснил, что лечение состоит из трех этапов и длится около семи недель с двумя перерывами. Первое время все шло хорошо. Володя исправно посещал врача и выполнял все предписания. Его настроение начало улучшаться, и вновь вечерами во дворе общежития раздавался веселый смех Тореттль.
Но вот наступил момент, когда работа в Носсене была закончена и надо было возвращаться в Эрфурт, где в это время находилась наша бригада. Елизарову оставалось еще несколько дней до завершения второго этапа. Пришлось все рассказать командиру дивизиона. Выслушав шофера, майор как следует его отругал, но остаться на несколько дней разрешил, поручив завершить кое-какие дела. Быстро пролетели десять дней перерыва, приближался третий, заключительный этап лечения. В это время вовсю набирала силу кампания по наведению дисциплины. На этот раз комдив наотрез отказался отпустить Елизарова, и ему было выписано направление в госпиталь.
Получив необходимые бумаги, Володя вместо госпиталя отправился в Носсен. К несчастью, он нечаянно захватил технический паспорт на свою машину, который потребовался после его отъезда. Выяснив, что Елизаров в госпиталь не явился, майор все понял и приказал мне немедленно его привезти.
Встретившись с другом, я рассказал ему, как обстоят дела. Паспорт он отдал, а вернуться обещал только через пять дней, когда лечение будет завершено. Я пытался убедить его, что майор вынужден будет принять более жесткие меры, но уговоры не помогли.
Как я и ожидал, комдив тут же вызвал самого пакостного командира взвода, объяснил ему положение и дал приказ доставить дезертира. И снова мне было поручено сопровождать его и двух солдат, так как кроме меня никто не знал, где живет Елизаров.
Приехали вечером и остановились в комендатуре города. Воспользовавшись тем, что командир взвода и комендант тут же сели за бутылку, я смотался предупредить Володю. Тот встретил эту новость спокойно и лишь попросил, чтобы за ним пришли часам к десяти утра.
На другой день после завтрака мы двинулись в сторону рабочего поселка. Пошли через железнодорожные пути. Обойдя стоящий состав, натолкнулись на группу взволнованных людей. Перед ними лежало изуродованное тело Воло ди Елизарова. Один из присутствовавших здесь железнодорожников рассказал, что видел, как этот сержант несколько минут назад бросился под прибывающий на станцию состав.
А в Россию пошло официальное письмо: «…погиб от несчастного случая».
В Эрфурте «Студебекеры» ремонтировали в мастерских, в которых работали немцы, а охрана была поручена отделению тяги нашего дивизиона.
С самого начала между солдатами и персоналом мастерской сложились добрые отношения. Немцы не обращали внимания на то, что мы иногда разъезжали на генеральских машинах, пригнанных на ремонт, а мы угощали их пивом, качество которого зависело от того, на какой машине за ним приезжали. Если на «Студебекере» – пиво было так себе, а если на генеральском лимузине – нам наливали пиво высшего качества. Немецкие пивовары знали толк во взаимоотношениях с советскими военными.
Жили мы в конторе мастерской, спали на столах, накрытых перинами, а кормила нас пожилая женщина, проживающая в соседнем доме. Ей мы отдавали сухой паек, получаемый в части, а иногда и дополнительные продукты, добытые в близлежащих деревнях, куда ездили ради развлечения. При столь вольных условиях редкий день обходился без выпивки.
Обедать обычно ходили всем отделением. Но в тот раз шофер Ингазов, зачитавшись каким-то романом, остался в конторе и попросил принести ему в миске второе. А у нас на столе случайно не оказалось ничего спиртного и стояли лишь две бутылки лимонада.
Все уныло ели суп, когда открылась дверь и в комнату неожиданно вошло начальство – командир бригады генерал-майор, его заместитель по политчасти подполковник, командир полка и командир нашего дивизиона. И хотя по уставу во время еды не положено вставать, все вскочили, и я доложил комбригу:
– Товарищ генерал, отделение охраны находится на обеде.
Замполит, не дожидаясь конца доклада, схватил и обнюхал обе бутылки. Убедившись, что в них нет спиртного, солдатам разрешили продолжить обед.
Потом Ингазов рассказал, что, увидев подъехавшие машины, схватил карабин, выскочил из помещения, по-ефрейторски поприветствовал генерала, доложил, что отделение обедает, и показал где.