Фронтовые будни артиллериста

Моим самым близким дворовым приятелем был сын дворника Ахат. У него были замечательные руки, и он постоянно помогал отцу поливать улицы, убирать снег и выполнять многие другие работы. Как-то раз я ему помог, и мы посадили три дерева. Одно из них растет до сих пор. Вместе с Ахатом мы гоняли голубей, и наша стая была хорошо известна на Хитровке. Парень хорошо учился, был на фронте, окончил институт, а потом неожиданно куда-то исчез, и наше общение прекратилось. Только через много лет я случайно встретил его сестру, которая рассказала, что брат живет в Америке, но как он туда попал и чем занимается, она не знает. Примерно в то же время один из моих тогдашних приятелей как-то, между прочим, сказал, что видел Ахата в военной форме с зелеными погонами Госбезопасности.

Еще во дворе жила девчонка со странным прозвищем Мама Рыжая. Ни мамой, ни рыжей в то время она не была, а ее настоящую мать, молодящуюся блондинку, уважи тельно звали тетя Катя, так как она работала секретарем в домоуправлении. Во время войны Мама Рыжая училась в каком-то закрытом заведении, потом получила квартиру в другом конце города, исчезла из нашего поля зрения и про нее забыли. Как она прожила лихие сороковые и послевоенные пятидесятые, никто толком не знал. Но кое-что все-таки стало известно.

Однажды, уже после войны, на работе меня попросили съездить в управление цензуры и получить разрешение на публикацию пригласительного билета на юбилей нашего академика. Зайдя в здание, я нашел нужный кабинет, постучал и, не услышав ответа, заглянул в него. За столом сидела полная женщина в очках и разговаривала с посетителем. Я сразу же закрыл дверь и стал ждать. Через некоторое время посетитель вышел, а дама позвала:

– Заяц, заходи.

Я оторопел. Заяц было мое хитрованское прозвище. Давно уехал оттуда, забылось и оно. Глупо улыбаясь, я в упор смотрел на женщину.

– Что, не узнаешь? – спросила она. – А помнишь Хитровку?

И сразу же в памяти всплыл наш двор, и все стало на свои места. Несколько минут мы вспоминали довоенное время и наших ребят. Между прочим, Мама Рыжая упомянула и Ахата, с которым вместе училась, и, как мне показалось, его исчезновение для нее не было неожиданностью. Потом цензор мельком взглянула на приглашение, прямо на фотографии академика размашистым почерком поставила магическое слово «Разрешаю» и расписалась. Вот так судьба решила напомнить мне о девчонке, которую когда-то во дворе звали Мамой Рыжей.

Жизнь на бабушкину пенсию не была легкой. Я ходил в штанишках и курточке, перешитых из старых вещей, подаренных родственниками. И едой меня не баловали. Ко всему этому я привык. Но вот велосипед мне очень хотелось приобрести. А для этого нужны были деньги.

Как-то зимой один из моих школьных приятелей предложил заработать на уборке снега. После занятий пошли договариваться. В наши обязанности входило сгребание снега с тротуара и с середины улицы и перебрасывание его через высокий забор в садик. За два дня тяжелой работы каждый получил по 30 рублей. Для меня это была огромная сумма – более трети бабушкиной месячной пенсии. Купив немного конфет, остальные деньги я отдал в семейный бюджет. Бабушка радовалась, но почему-то была грустной и даже всплакнула. За зиму я еще несколько раз убирал снег. И хотя работа была тяжелой – болели все мышцы, – получать деньги понравилось, и я начал активно искать новые заработки.

Весной, опять же с этим парнем, мы взялись покрасить крышу пятиэтажного дома. На этот раз управдом нас надул. Не говоря уж об опасности – приходилось привязываться веревкой к трубе, работа оказалась очень трудоемкой. Обычной кистью надо было дважды покрыть краской более 1000 квадратных метров крыши. И когда мы получили свои 100 рублей на двоих, особой радости не было. Обида – вот главное, что мы испытали.

Еще одним заработком была спекуляция, преследуемая в те годы.

Недалеко от школы находился магазин, в котором иногда продавали дефицитные в то время велосипедные шины и камеры. Как только становилось известно, что привезли шины, мальчишки старших классов сбегали с уроков и мчались в магазин. Многие из них имели велосипеды, а некоторые, в том числе и я, покупали шины для перепродажи. Покрышка с камерой стоили 9 рублей, а перепродавали их за пятнадцать-двадцать. Много заработать на этом не получалось, так как давали не более двух комплектов в одни руки. И еще, не зная точно, когда появится товар, надо было всегда иметь в кармане 18 рублей. А иногда это не удавалось.

Однажды на рынке меня поймал милиционер и отвел в отделение. Там составили протокол и отправили его в школу. Разговор с директором был непростым. Пришлось во всем сознаться и рассказать о мечте приобрести велосипед, о бабушкиной пенсии и своих заработках. Директор молча слушал, потом как следует отругал и, получив обещание больше не торговать шинами, ограничился устным выговором.