Фронтовые ночи и дни

Иногда из-за линии фронта прилетали самолеты. У каждого на буксире было по два грузовых планера. Самолеты, не имея посадочной площадки, отцепляли планеры и, развернувшись, улетали. А планеры садились. Они доставляли боеприпасы и немного медикаментов. Партизаны быстро разгружали планеры и тут же сжигали их.

Однажды с Большой земли пришла радиограмма: «Зажгите костры по всему переднему краю. Поможем с воздуха». И костры зажглись. Ночь выдалась темная. Ждали. Наконец послышался отдаленный гул. Сначала мы увидели вспышки, затем донеслись и звуки разрывов. Горизонт был охвачен заревом.

А днем в небе появилась фашистская авиация. На израненную землю снова посыпались бомбы. В ушах звенело, стоял такой грохот, что не было слышно собственных голосов. Ударила вражеская артиллерия. Надо было предпринимать решительные меры.

К исходу дня 1 мая был получен приказ: прорываться из окружения. Прорываться решили в северо-западном направлении на участке железной дороги Полоцк — Крулевщизна. Из добровольцев были сформированы штурмовые группы. Все ждали наступления темноты.

И вот выступили. Бесшумно идут колонны партизан, за ними обозы и тысячи мирных жителей. В ночь на 3 мая к участку прорыва подтянулись повозки с ранеными. Всю ночь партизанские бригады пробивались через фашистские заслоны. На рассвете вышли к деревне Рожновщина.

Деревня пуста. Вдруг я слышу отчаянный детский плач! Вбежал в избу — на полу сидит малыш. Зовет мать. Огляделся — никого. Я протянул крохе кусок сахара. Что дальше? Куда девать малыша? Выручил Вася Стремович — парень, скорый на решения. Он ворвался в дом с ручным пулеметом, долго не размышлял — сорвал с себя куртку, завернул в нее малыша, выскочил на улицу…

Сделали привал в лесу. Хоть и весна, но сыро, холодно. Костров не разжигали. Люди, выбившись из сил, падали на землю и тут же засыпали. Лошади грызли ветки с набухшими почками.

Весь день дождь. Немцы бомбят лес, с бреющего обстреливают все, что можно обстрелять. Идем по болоту. Артиллерии по топи не пройти — орудия пришлось взорвать. В сумерках двинулись в сторону большака Ушачи — Кубличи. Отряд шел всю ночь. На рассвете остановились в редком лесу на высотке. Заняли круговую оборону.

Первую попытку прорваться предприняли утром, но она успеха не имела. Группу прорыва смяли танки противника. По рации наш командир связался с другими отрядами. Договорились в четырнадцать тридцать начать разрыв вражеского кольца. Командование рассчитывало на внезапность дневной атаки.

Партизаны пошли на врага врукопашную. И фашисты не выдержали, побежали.

Мы продвигаемся по редкому леску. Впереди одинокий домик. Опережая партизан, я со всех ног бросился к домику, прислонился к стене, включил киноаппарат. Вдруг несколько партизан упали на бегу, другие залегли. Над моей головой протрещала пулеметная очередь, еще одна… Да ведь на чердаке немцы засели!

— Эй, оператор, поджигай дом! — кричат мне свои.

Легко сказать. Я положил камеру на землю и стал осторожно продвигаться вдоль стены к входной двери. В кармане нащупал спичечный коробок. Распахнул дверь, дал в темноту короткую очередь. Никто огнем не ответил.

Потолок обит фасонными досками. Над столом висит керосиновая лампа. Я осторожно влез на скамью и снял лампу. Керосина много. С силой подбросил лампу в потолок. Чиркнул спичкой. Пламя вспыхнуло яркое, быстрое.

Я выскочил из дома, прижался к стене. С чердака повалил густой черный дым. Вражеские пулеметчики высунулись из чердачного окна и тут же попали под партизанские пули.

В небо взлетают белые ракеты. Одна за другой. Мертвым светом освещают пространство перед нами, которое нам предстоит преодолеть под огнем противника. Я понимаю: прорыв — это когда надо встать и идти навстречу смерти. Страшно? Не знаю. Мы все так устали за эти дни, что чувства, которые всегда тревожат человека, притупились.

В двадцать три часа тридцать минут мы поползли по вспаханному мокрому полю. До шоссе оставалось совсем немного, когда в небо взвились ракеты. В тот же миг заработали пулеметы, прижав нас к земле. В белый свет ракет ворвались невесть откуда взявшиеся две белые лошади. Они мчались по дороге с развевающимися гривами. Это было фантастическое зрелище. Даже гитлеровцы на какое-то мгновение прекратили стрельбу. И тогда первая группа партизан перемахнула через шоссе.

Я бежал вместе со всеми, зажав в руке перепачканный грязью киноаппарат. Силы мои таяли. Я бежал все медленнее и наконец перешел на шаг. Странное чувство абсолютного безразличия вдруг охватило меня. Вокруг, как светящиеся шмели, летали трассирующие пули. Что-то крича, партизаны обгоняли меня. Кругом все рвалось и грохотало. Мучительно хотелось пить. Я вдруг увидел себя на проселочной дороге, которая вела в лес. До леса — рукой подать, но я упал перед лужицей и стал с жадностью пить… Сзади еще слышались выстрелы.

В глухой влажный бор, в котором мы оказались, поодиночке и группами сходились партизаны. Все были настолько измотаны, что казалось, уже никакая сила не заставит их продолжить путь. А впереди лежал заблокированный немцами большак…