Фронтовые ночи и дни

Не успели мы вздремнуть, как нас разбудил шум. Батальон готовился к атаке. Атака выглядела необычно: в рядах атакующих находился весь штаб батальона во главе с комбатом. Я подошел к комбату и сказал, что немецкие окопы пусты.

— Откуда ты знаешь? — спросил он недоверчиво.

— Ночью мы там были.

Я увидел сомнение в его глазах. Надо все-таки сказать, что пули вокруг нас свистели. Вообще, эти пули, пули на излете, летят на передовой всегда, неизвестно почему и откуда. Кажется, немцев нет, а пули почему-то свистят. Впечатление такое, что они возникают из воздуха. Бывалые фронтовики не обращают на них внимания — нельзя же все время, да и не к чему, ползать по-пластунски. Те, кто попадал на передовую впервые, реагировали на эти пули и тем выделялись.

Атака тем временем развивалась по всем правилам. Атакующие бросались вперед, потом залегали и снова бросались вперед, связной тянул связь вслед за комбатом. Мы шли рядом в полный рост и чувствовали себя крайне неудобно: взрослые, солидные, уважаемые командиры залегали на землю, а мы стояли рядом и стыдливо отворачивались. Комбат в телефонную трубку докладывал комбригу, что атака при участии всего штаба развивается нормально, что они готовы к последнему броску.

За личное участие в атаке офицеры штаба были награждены орденами.

Атака ради «галочки»

Уже две недели наша гвардейская бригада вела наступление вместе с бригадой морских пехотинцев. Поочередно, то они, то мы выходили вперед, взламывали немецкую оборону и отходили на пополнение.

На этот раз морские пехотинцы атаковали особенно отчаянно. Они всегда ходили в атаку не так, как мы. Если мы ходили молча, то от их «ура-а-а!» мурашки пробегали по коже даже у нас, хотя мы находились сзади. Казалось, их невозможно остановить, даже раненными они будут ползти вперед, чтобы зубами вцепиться во врага.

В это утро так и произошло. Сначала немцы оставили свои окопы, потом несколько бараков МТС, стоявших перед станицей, а затем и саму станицу. Бегство произошло в такой панике, что в станице остался грузовик, нагруженный бутылками со шнапсом. Скептики потом говорили, что это было сделано специально. Но как бы то ни было, через час моряки поголовно лежали без чувств.

Когда через некоторое время немцы пошли в контратаку, отражать ее было некому, и они вновь заняли станицу. Моряков, валявшихся на видных местах, застрелили, а лежавших в огородах и других укромных местах пока не обнаружили.

Наша бригада в это время начала занимать оставленные немецкие окопы, а взвод разведки обосновался впереди, в бараке МТС. Из станицы прибежал один из уцелевших морских пехотинцев и рассказал о случившемся. Командир взвода повел его в штаб. Через час комвзвода вернулся, позвал меня и говорит:

— Бери взвод и веди в атаку.

Ко мне он обратился неспроста. Я был сознательным и наивным восемнадцатилетним комсомольцем, стремящимся вдобавок доказать себе и другим, какой я смелый. Сомнений, что надо атаковать и выручать моряков, не было. Я начал готовиться к атаке, но тут увидел, что взвода нет. Ребята «замаскировались».

— Где взвод? С кем идти?

Комвзвода огляделся и убедился, что взвода действительно нет.

— Возьми партизан, — сказал он.

Группу партизан влили в наш взвод несколько дней назад после освобождения Минеральных Вод.

— Как же мы будем атаковать всемером?

— Что делать? Надо. Приказ. А батальон только разворачивается. Давай иди, не бойся.

— За мной! — скомандовал я партизанам и выскочил из ворот барака.

Партизаны двинулись следом. Мы пробежали метров сто, пока по нас не открыли стрельбу. Залегли. Второй рывок пришлось делать под огнем, и мы легли метров через тридцать.

К следующему броску я начал готовиться серьезно. Наметил метрах в двадцати место, до которого я должен добежать, присмотрел рядом углубление, куда потом переползу. Все так и произошло. Лежу в углублении, бывшей луже, и чувствую, что-то неладно. Не отрывая голову от земли, оглядываюсь и вижу, что я один. Партизаны, непривычные к открытым действиям, исчезли.

Итак, я лежу один посреди площади. Из крайних домов, до которых метров двести, по мне стреляют. Я изо всех сил прижимаюсь к земле, сдвигаю на бок запасной диск и еще плотнее вдавливаюсь в бывшую лужу. Лихорадочно работает мозг: «Что делать? Подняться и бежать назад — бессмысленно, подстрелят. Открыть стрельбу по немцам. Они близко и хорошо видны». Включился инстинкт самосохранения: «Конечно, ты убьешь нескольких немцев, но живым отсюда уже не уйдешь».