Фронтовые повести

Обезопасив себя таким образом от «грома сверху», генерал Рихтер рьяно принялся за восстановление своего хозяйства.

Разбитая авиабаза оборудовалась заново. Рихтер сам занялся маскировкой аэродрома. Крыши ангаров размалевали под лесопосадки. Отремонтированные взлетно-посадочные полосы покрасили в цвет поля, поперек их изобразили мнимые проселочные дороги. Затем на самом аэродроме были сооружены крыши изб, амбаров и сараев. Самолеты теперь рассредоточивались на большой площади и маскировались сетями и деревьями. Кроме того, верхние плоскости машин красились оливково-зеленым аэролаком: самолет сливался с зеленью полей, лесов и маскировки. Сотни военнопленных, пригнанных из лагеря на Взгорье, спешно рыли котлованы под новые бомбоубежища и другие сооружения.

В довершение всего генерал позвонил Зихерту и потребовал от гестапо усилить внешнюю охрану базы.

В разговоре с ним Зихерт снова показал образец выдержки и самообладания. Он ничем не выразил своего недовольства по поводу неприятных замечаний из Берлина. После этого разговора у генерала остался неприятный осадок. От такого человека, как Зихерт, можно было ожидать ответного удара. Торопиться сводить счеты Зихерт не станет, но уж, уловив удобный момент, возможности не упустит. «А, к черту!»— отогнал он неприятные мысли.

Зихерт слов на ветер не бросал. После разговора с генералом гестапо приняло строгие меры. Появление посторонних в окрестностях базы было запрещено под страхом смерти. Валя сама слышала однажды, как Рихтер назидательно заявил своим офицерам: «Осторожность — мать фарфоровой посуды». Он отдавал должное стараниям своего затаенного недруга, каким считал шефа гестапо. Подчиненные генерала могли убедиться в полной беспристрастности своего командующего.

Восстановительные работы удалось закончить в предельно сжатые сроки. Генерал остался доволен. И никому было невдомек, что все ухищрения по оборудованию заново отстроенной авиабазы скрупулезно заносятся на самодельный план, терпеливо вычерченный Владимиром Ольховым по указанию генеральского повара Вали Фроловой.

Ссора с генералом Рихтером мало расстроила шефа гестапо. Хладнокровно отнесся он и к выговору из Берлина. Зихерт догадывался, какую роль сыграл в этом генерал и надеялся с течением времени «уравнять счет». Беспокоило Зихерта другое. Несмотря на принятые меры, захватить группу с радистом не удалось. Выброска прошла для диверсантов благополучно. Более того, Зихерт имел неопровержимые доказательства, что радист проник в самый город и обосновался где-то здесь: с некоторых пор в Велиславле стала работать рация. Зихерта обнадеживало, что радист работал на каком-то одном, постоянном месте и выходил в эфир в один и тот же час. Рано или поздно такое постоянство должно было выявить его местонахождение. А уж тогда!.. И Зихерт, как ни владел собой, плотоядно потирал руки. Тогда он покажет этим господам, как нужно работать для победы! Ведь подумать только, до чего докатились немецкие офицеры! Этот Рихтер, заносчивый и невыдержанный, как барышня из пансиона, держит возле себя русского повара, девчонку. Когда Зихерт попытался намекнуть ему на недопустимость подобного факта, генерал чуть ли не закатил истерику. Или взять коменданта: тоже спутался с какой-то девчонкой. Хольбер вообще ведет себя позорно. Влюбился, что ли?.. Нет, господа, гестапо не даром ест свой хлеб. И вы скоро об этом узнаете…

Рация, не дававшая покоя шефу гестапо, работала систематически. Регулярно, в назначенный час Петр спускался в подвал и надевал наушники. На Большую землю летела пулеметная очередь морзянки: цифры, цифры. Расшифрованная и отпечатанная разведсводка сообщала советскому командованию о последних передвижениях вражеских войск.

Однажды утром обитателей домика, где жили разведчики, разбудил грохот: по улицам города двигались танки. Как выяснилось, в Велиславль для отдыха и переформирования отводилась с фронта танковая дивизия, потрепанная в последних боях.

— Сейчас солдаты кинутся занимать дома, — проговорил Алексей, стоявший босиком у окна.

— Оборони господь! — перекрестилась хозяйка. Радист Петр молча взглянул на своего товарища. Оба они подумали об одном и том же: о запрятанной в подвале рации.

Через час в домик вломилось несколько солдат с офицером. Став на пороге, офицер быстро окинул взглядом помещение и что-то коротко сказал солдатам. Те бросились в горницу и, не обращая внимания на хозяев, стали вытаскивать в кухню комод, швейную машинку. Понятно было и без слов, что танкисты облюбовали для себя горницу.

Офицер ушел, солдаты остались устраиваться. Один из них, высокий, рыжий, на ломаном русском языке пояснил хозяевам домика, что они могут располагаться на кухне — не помешают.

— И на том спасибо! — ядовито поклонилась хозяйка и незаметно сплюнула. — Нет уж, пойду жить к сестре. У меня сестра здесь, — пояснила она Петру и Алексею. — Пересижу у нее. А этих, глядишь, черти скоро унесут.

— Не думаем, чтобы они надолго, — успокоил ее Алексей.