Фронтовые записки

...Идём по лесистому склону какой-то горной гряды. С левой стороны — обрывистый берег и снежные бескрайние просторы замёрзшей водной глади. На горизонте — леса. За ними — заходящее солнце. Оно освещает нашу дорогу и стоящие за ней вековые сосны. Дорога вьётся и вьётся, то в тень деревьев, то на солнце выходит. Вот спустилась к самому береговому склону. Лошади фыркают, пугливо поводят головой и ушами: здесь, на береговом откосе, раскинулись трупы двух убитых немцев. Крут откос. Лежат немцы на спине, почти рядом, шапок нет на них, густые рыжие волосы вдавились в снег, голубые глаза широко раскрыты, остекленели, смотрят как бы в недоумении на запад, на заходящее солнце. Струйки крови из носа и рта запеклись, застыли на лице. Вероятно, это расстрелянные. А кругом — тишина, покой, стайки синиц на деревьях, дивные, зовущие дали и вечернее февральское солнце...

На какой-то головокружительной горе — столпотворение автомашин, повозок, лошадей и орудий. Спускается вниз какой-то артполк.

Потеряв терпение — уже темнеет, — не стою в очереди, а выхожу со своими санями и двумя кибитками вперёд. Посадив лошадей на хвосты, съезжаем вниз, как на салазках.

...Стычка с каким-то артиллерийским капитаном. Он кричит на меня. Хватается за наган. Лезу за наганом и я. Выручают ребята моего взвода: растаскивают нас, как двух петухов, налетевших друг на друга.

И уже нет капитана, нет артполка, снова дорога, поля, временами — встречные машины с вспыхивающими фарами, на небе — звёзды...

Поздно вечером втянулись в Большие Жабны.

Небольшой тупичок вправо от дороги. Солидный, благоустроенный домик. Хозяева долго не отворяют, не хотят пускать. Но нам не до сантиментов. Прибегаем к угрозе. И вот ввалились в жарко натопленные комнаты. Вскоре на полу храп раздался.

Я уединился в кухоньку, встретился там с постояльцем этого дома — воентехником первого ранга (на него-то и ссылалась хозяйка, отказываясь пустить нас, объясняя через закрытую дверь, что помещение у неё занято).

Да, оказалось занятым, однако только одним человеком, причем далеко не безынтересным.

Несмотря на усталость, ночная беседа с ним надолго затянулпась.

Воентехник жил здесь, по его словам, с начала войны и имел прямое отношение к снабжению фронта боеприпасами. Подробнее на своей деятельности не останавливался, а я, понимая, что такое военная тайна, не счёл нужным расспрашивать его об этом. Оказался он москвичом, работником завода “Динамо”, и, узнав, что я из Москвы, очень обрадовался этому.

— Ну, как, правду ли говорят, что Москва сильно разрушена от налётов германской авиации? Мы слышали здесь о них. Сам-то я, как 4-го июля был призван, так и попал на Северо-Западный. В Москве родных не осталось — не переписываюсь ни с кем.

— Неправда, — отвечал я, — повреждения, нанесённые Москве германскими бомбардировщиками, можно назвать ничтожными, — и я стал рассказывать о первой ложной тревоге в Москве в начале июля, о настоящих тревогах и крупных налётах с бомбёжками с двадцать второго на двадцать третье и с двадцать третьего на двадцать четвёртое июля. О роли метро как бомбоубежища, о дежурствах населения у подъездов домов и на крышах. О борьбе с зажигательными бомбами и о том, как сам гасил зажигалки и сбрасывал их со своего балкона с пятого этажа нашего девятиэтажного дома, о затруднениях с продовольствием и о карточках.

О том, как бомба в тысячу килограммов угодила на улицу Горького, как другая снесла середину большого дома на Моховой, разрушила купола университета.

О том, что на Красную площадь и на Кремль ни одной бомбы сброшено не было. Также и на вокзалы. Больше же всего остановился я на трагикомических событиях в Москве 16-го октября, когда вся Москва дрожала в безумной панике, а считавшие себя передовиками и предводителями позорно бежали первыми, бросив город.

Мои правдивые и искренние рассказы о происходящем в Москве и вообще в тылу вызвали собеседника на ответную откровенность.

— Приготовьтесь к встрече и к столкновению с тремя главными китами войны на Северо-Западном фронте, — сказал мне воентехник. — Во-первых, это нехватка продовольствия и голод; во-вторых, массированные и безнаказанные налёты германской авиации: они хозяйничают в воздухе, почти не встречая противодействия с нашей стороны; в-третьих, нехватка боеприпасов, голод в области боепитания. Сколько боекомплектов на орудие везёте вы сейчас?

— По два боекомплекта, — ответил я.

— Обычная норма, — сказал воентехник. — Этого вам хватит на десять дней наступления с боями, ну, от силы на две недели.

— Подвезут ещё, — вставил я. — На базах по железной дороге, я слышал, боеприпасов хватает.

— Хватает! — передразнил воентехник. — Знаем, как хватает. Здесь ведь тоже база, потому что я сижу тут, да вот беда, давно пусто в ней. “Подвезут!” Много ли тут подвезёшь, когда он нещадно бомбит дороги?! А автомашинам путь немалый — больше двухсот километров выходит.