Фрося. Часть 1

Чем больше Степан говорил и бросался грязными словами, тем сильней в душе Фроси разгоралась ненависть к нему и желание бороться за свою судьбу, за своего любимого, за своих детей… Она резко поднялась с лавки, подпёрла бока руками и бросила ему в лицо:

— Ах, откуда ты выискался такой славный защитник Родины, под какой юбкой прятался, пришёл тут обирать обездоленных баб, детей и стариков и хорохоришься!

Ты мизинца Алеся не стоишь, воспользовался тем, что мне некуда было деваться, взял в дом к себе батрачку, бабу в постель, чтоб удовлетворяла твои скотские потребности, самку для твоих детей, а сам и слова ласкового в мой адрес не произнёс, а когда помирала от родов, наблюдал спокойненько, издохну или нет. Уже другую себе подыскивал дуру и пил не за моё выздоровление, а за то, что ты самец исправный, и только благодаря доктору и его жене я осталась живой, да продлит господь им жизнь.

Послушай, мой дорогой бывший муженёк, ты можешь меня убить сейчас, вон какой автомат навесил на грудь, но учти, что обездолишь трёх детей, один из которых всё же твоя кровь. А что ты дальше будешь делать, как с этим жить?!

И чем больше распалялась Фрося, тем ниже клонилась голова Степана, и в прежде горящих злостью и презрением глазах появилась неуверенность и даже мольба. А Фрося продолжала:

— Уходи, Степан, ты мне ничего плохого в жизни пока не сделал, я на тебя никакой злости не таю, у меня есть от тебя ребёнок, и этого факта не скроешь, хотя я очень бы хотела уехать на край земли от тебя, от этой проклятой войны и от терзаний в душе. Сейчас ты узнаешь кое-какие вещи, которые обязан просто похоронить на дне своей памяти, иначе я тебя и в гробу достану.

Начнём с того, что Алесь является подпольщиком и уже давно, с начала войны помогает партизанам ценными сведениями, но с кем он связан и как доставляет сведения, я не знаю, и тебе знать не положено.

А теперь пойдём, посмотри на своего сына, я тебе запретить этого не могу, хотя Алесь его любит и воспитывает, как родного…

С этими словами Фрося подошла к Степану, взяла его за огромную руку и повела в спаленку, где сопели носиками спящие дети. Степан посмотрел на широкую кровать, попеременно переводя взгляд с одного ребёнка на другого. Вначале он долго разглядывал в тусклом свете керосинки лицо своего сына, и тепло разливалось по его сердцу… Затем взгляд только скользнул по личику самого маленького и он сразу отвернулся от него, потому что опять в душе закипела злость. Но тут его взгляд упёрся в миловидное личико девочки, смугленькой, с чёрными кучерявыми волосиками и с характерным носиком… Он перевёл взгляд на Фросю, в котором застыл вопрос.

Фрося, всё так же держа его за руку, вывела из спальни, усадила на лавку, где он сидел раньше, и заговорила:

— Это девочка Меира и Ривы, врачей, которые мне спасли жизнь, и которым я поклялась сберечь ребёнка, и только моя смерть может этому помешать. Если случится так, что они не вернутся с этой проклятой войны, я воспитаю её, как свою дочь.

И последнее, что я хочу тебе сказать, уходи и дай судьбе распорядиться, идёт война и никто не знает, как мы из неё выйдем, но не вмешивайся в ход жизни, поднимешь на Алеся руку или скажешь кому-то о моей девочке, я тебя собственными руками порешу… — и она указала взглядом на топор, стоящий у входных дверей.

Степан с поникшим видом пошёл к выходной двери, на пороге остановился, поднял голову, вгляделся в лицо Фроси и с горечью в голосе заговорил:

— Зря ты так, Фросенька, я, может, не умею так красиво говорить и ухаживать, как твой полюбовник, но я тебя люблю. Ты красивая, работящая и умеешь за себя постоять. Может, я где-то и виноват перед тобой, но никогда не желал тебе плохого, живи, как хочешь, я уйду с вашей дороги и буду обходить стороной твоего, хм, муженька, а по поводу маленькой жидовочки можешь не волноваться, никому до этого нет дела, это твоя воля и твой удел.

Уцелею, надеюсь, позволишь узнать сыну, кто его отец?

Фрося, глядя прямо в лицо Степану, молча кивнула, слова застряли в её горле, и на глаза набежали слёзы…

Глава 20

За Степаном давно уже закрылась дверь, а Фрося стояла и стояла посреди горницы, по её щекам текли горькие слёзы, сколько же бабе надо выплакать слёз за её жизнь.

Алесь появился в деревне как-то утром уже только в начале марта, когда просели сугробы, и просёлочная дорога к полудню превращалась в кашу из снега и грязи. Сразу было видно невооружённым глазом, как он осунулся, во взгляде появилась какая-то отрешённость и печаль, и, только помывшись в баньке, обласканный, изнеженный Фросиными руками, губами и телом, расслабился и поведал о последних событиях, происходящих вокруг него:

— Фросенька, душа моя изболелась, мне так трудно стало вырываться к вам. Ведь истинной причины для выходных и получения подводы я коменданту назвать не могу. Пешком сейчас сюда не добраться, а подводы у нас наперечёт.