искать работу, а с этим в их маленьком городке было совсем плохо, не заводов, не фабрик,
а в немногочисленных магазинах давно все места продавцов были заняты, и она уставшая,
печальная, но несломленная возвращалась домой с мыслю завтра дальше продолжить
поиски.
Подошла зима, а работы так и не было, и однажды вечером она зашла к Вальдемару,
уселась на его кровать и напрямик сказала:
- Мы дальше так жить не можем, мне надоело подсчитывать в подвале картошку, свеклу
и другие крохи овощей, что там остались, отлично понимая, что их до весны всё равно не
хватит.
Денег у нас нет и взять неоткуда, милостыню же просить не пойдём.
Дом мой в деревне три гроша не стоит, мне дороже туда ехать, чтоб продать его и купит
ли сейчас кто-то его, тоже сомневаюсь.
И я приняла решение, поеду в Вильнюс, возьму с собой брошь, ту, что оставила мне Рива
и постараюсь продать её там, как я это сделаю, ещё не знаю, но я это сделаю, и вы не
должны этому противиться... -
Во время всего запальчивого монолога невестки Вальдемар не сводил с неё глаз, серьёзно
глядя в пылающие синевой глаза и зарумянившиеся от злости на себя щёки, ведь она так
долго не могла решиться на этот разговор и тёплая улыбка разукрасила морщинами
старческое лицо:
- Поезжай детка, я уже сам об этом не раз думал, боюсь только отпускать тебя туда одну,
но посвящать в это кого-либо нельзя.
Возьми эту брошь, а ещё одну царскую золотую монету, надо только придумать, куда их
спрятать, найди синагогу - это еврейский молельный дом, вроде костёла, там покрутись
немного, потихоньку порасспроси, и я думаю, что у тебя хватит смекалки найти нужного
человека, и я тебе уже говорил, евреи могут обсчитать слегка, но никогда не ограбят... -
На том и порешили.
Фрося сообщила своей подружке Оле, что уезжает в деревню продавать дом и вернётся
только через несколько дней, а пока просила помочь Вальдемару справиться с детьми, на
что та согласилась без возражений.
Фрося скрутила в большой узел свою шикарную косу, внутрь которой тщательно
запаковала брошь, а монету не мудрствуя лукаво спрятала под стельку своих разбитых
валенок, и на последние деньги купила билет на поезд до Вильнюса и отправилась первый
раз в жизни на поезде, первый раз в большой город и первый раз делать то, что никогда в
жизни не делала, но с верой, что всё пройдёт благополучно.
--
глава 33
Фрося расцеловала спящих деток, выслушала последние наставления Вальдемара и ночью
отправилась пешком на вокзал.
Купила самый дешёвый билет в общий вагон без спального места, да и ехать то всего
каких-то четыре часа, и вместе с немногочисленными пассажирами вошла в холодный
вагон.
Сидя, в заставленном чемоданами, узлами и коробками тесном вагоне она уже
присматривалась к рядом сидящим, ища какого-нибудь похожего на еврея.
Кто знает, а вдруг уже сейчас повезёт и она сможет разузнать что-нибудь о той синагоге, и
чем чёрт не шутит, обретёт полезное знакомство.
Никого подходящего вблизи себя она не обнаружила и успокоилась, будь, что будет, и
прикрыла глаза.
Поезд, лязгая и дёргаясь, останавливаясь на частых остановках, ещё до света прибыл в
Вильнюс. Фрося вместе с остальными сошедшими здесь пассажирами потянулась на
выход. Выйдя из здания вокзала, она вдруг поняла, что совершенно не знает, что делать
дальше и куда идти.
Увидев милиционера, смело подошла к нему и спросила, не знает ли он, как найти в их
городе самую большую синагогу.
Служивый, на плохом русском языке указал в какую сторону идти и так подозрительно
посмотрел на Фросю, что той ничего не оставалось, как улыбнуться ему, и сказать, что
хочет наняться к евреям на работу.
Тот покачал головой и посочувствовал, что далековато, мол, топать, синагога находится в
старом городе, и лучше до неё доехать на автобусе или такси.
Денег на такси у Фроси не было, а автобус ещё не ходил,
И она смело пошагала в своих растоптанных валенках по замёрзшему, едва
просыпающемуся неизвестному городу.
Фрося смело шла в ту сторону, которую ей указал милиционер, с уверенностью, что всё у
неё получится, как надо.
Идя по узкому тротуару, она крутила головой, обращая внимание на то, что в Вильнюсе
совсем не ощущается недавнее окончание войны.
В этом она убедилась позже ещё не раз, не увидев на улицах многочисленных безногих
инвалидов на грохочущих по мостовой колясках, трясущихся с похмелья у пивных или
просящих милостыню слепых, одноруких и одноногих, и просто контуженных с
выпученными глазами, и открытыми ртами с пеной на губах.
Таких было много даже в их маленьких Поставах.
Просящих милостыню она всё же увидела, располагающихся на свою унизительную
работу на ступеньках ведущих к входу в костёл, в который Фрося и зашла.
Внутри величавого храма ещё никого не было.
Она опустилась возле боковой загородки на колени и истово помолилась святой деве
Марии, прося о помощи, и поддержке в трудном её деле.
Положив последний крест, зашагала дальше в нужном ей направлении.
По дороге стало попадаться на встречу всё больше и больше людей, и она почти у
каждого спрашивала, как быстрей дойти до цели её путешествия.