Фрося(СИ)

Я умолял руководство подполья, разрешить мне уйти в партизанский отряд, а они

считали, что от меня больше пользы будет от работы в комендатуре.

А потом был злополучный эсэсовский рейд против партизан, в результате которого

попали в плен Степан с товарищами.

Какими глазами они смотрели на меня во время допросов, этого словами не передать.

Да, и мучили их нещадно, у меня кровь стыла, глядя на это.

Тогда мы с одним из членов подполья решили совершить нападение на тюрьму и

попытаться освободить заключённых, что нам, и удалось.

Ты об этом знаешь из рассказа Степана, вплоть до того момента, когда мы с ним

расстались на допросах особистов.

Он должен был тебе рассказать, как мы выбравшись из Постав, кружились по лесам, про

то, как мы, скрывались на болоте, как двинулись на встречу наступающей Красной армии,

как трое из нас уцелевших попали в руки гэбистов, которые мало слушали из того, что мы

им говорили, они всё знали наперёд.

Тот третий, вовсе не партизан или подпольщик, уцелевший вместе со мной и Степаном,

спасая свою шкуру, подставил меня, рассказав, что я работал переводчиком при

коменданте Постав, ничего не зная при этом про мою подпольную деятельность.

К чести Степана, он пытался обратить на это внимание, но к нему самому нашли немало к

чему придраться, поэтому его защита ни к чему хорошему не привела.

Каждую ночь комиссар вызывал меня на допрос, морил жаждой и голодом, холодом, и

избивал так, что я порой терял от боли сознание, всё требовал признаний и подписи, где я

признаюсь в предательстве, и работе на немцев.

В конце концов, я подписал эту бумагу, что бы закончить все эти мучения.

После этого состоялся полевой суд, мне дали пятнадцать лет строгого режима.

Ну, а потом, как говорится, чем дальше, тем страшней, лагерь, тяжёлая работа на

лесоповале, полуголодное существование, зимой околевали от холода, летом одолевал

гнус, что тебе сказать, как выжил сегодня и самому не верится.

Сколько я навиделся смертей, люди умирали от голода, от побоев, от травм на работе и

болезней, в междоусобных драках погибали те, кто не соглашался с властью в бараках

уголовников.

Нас ведь считали не политическими, а врагами Родины.

Я уже к концу первого года заключения был на грани смерти, от тяжёлой работы, от

недоедания и вечного страха.

Но, как всегда вмешался его величество случай.

В соседний лагерь привезли большую партию немецких военопленных и у заключённых

стали спрашивать офицеры охраны, кто владеет немецким языком, я откликнулся, хотя и

боялся провокации.

Но нет, меня перевели на работу в канцелярию, где я стал переводчиком и писарем.

С этого момента моя жизнь в лагере стала значительно легче.

Работа, сама понимаешь, физических усилий не требует, да, и для меня хорошо знакомая.

Канцелярия, санчасть и кухня это места привилегированные, отношение других

заключённых к нам тоже не столь агрессивное, ведь мы на виду, а подставляться лишний

раз никто не хочет.

Легче то легче, но всё равно барак, а вокруг люди разлагающиеся физически и морально.

Что я тебе буду описывать все почти одиннадцать лет этой жизни, если можно назвать это

жизнью.

Постепенно как-то втянулся, жил одной верой, что, когда-нибудь это кончится и я

встречусь с вами.

Конечно, ты мне сейчас не поверишь, после того, как увидела эту Александру, но это же

опять случай.

После смерти вождя народов стали выходить нам послабления.

И вот, приехала какая-то комиссия, приняла решение, дать группе заключённых выход на

поселение.

К тому времени уже всех немцев из лагеря отправили в Германию и меня из писарей и

переводчиков перевели на уборку территории.

Работа тоже блатная, но я знал, что под меня уже копают и скоро эта привилегия

закончится, и кто знает, возможно, на лесоповал опять бы попал.

Но, тут вот эта амнистия и я отправился сюда в Таёжный на поселение.

Явился я сюда с зэковским чемоданчиком, в котором сменная пара нижнего белья, трусы,

майка, кальсоны и запасная рубаха, вот, и весь мой гардероб, не считая того, что на мне.

Да, ещё были подъёмные деньги, которых могло хватить только на месяц, на хлеб супец в

местной столовой и на временное проживание в рабочем бараке.

У меня и сейчас вид не очень, а тогда вовсе были кожа да кости, никому такой великий

работник не нужен был.

Хотя в руках рабочих, ещё какая нужда есть, а приду, посмотрят и от ворот поворот.

Промыкался так больше трёх недель, опять голод, холод и полная безнадёга, потому что

катастрофа с работой, хоть ложись на дорогу и помирай, денежки почти уже на нуле.

Другие наши пошли кедрачить - орехи кедровые заготавливать, но и они меня в свою

бригаду не взяли, кому нужен балласт.

Вот, сижу я в столовке, свой тощий супец кушаю с кусочком хлеба и думу думаю. Тут и

подошла ко мне Александра Кирилловна, она ведь заведующая этой столовой.

Подсела, слово за словом и предлагает переехать к ней жить, что поможет устроиться на

работу в школу, а когда будут деньги, тогда рассчитаюсь, я конечно тут же согласился, в

моём-то положении не согласиться.

Вот, я и перебрался к ней со своим чемоданчиком.

А тут щедрая и сытная сибирская еда, домашний уют, а через несколько дней на работу в