Фрунзе

— Я посылал Сиротинского на хлопковый завод. Он выпустил по ним три обоймы из винтовки. Так ведь, Сергей Аркадьевич?

— Так точно! С дистанции в сто, двести и триста шагов. И никакого эффекта!

— Выходит, Федор Федорович, подготовились мы отлично.

— Да я не об этом. Вижу, что это не инспекционная поездка, а разведка боем. И Гамбурга вы взяли с фельдшером и с носилками. Сожалею, что меня нет рядом!

— И не такое бывало, Федор Федорович! Как говорят в народе: «Бог не выдаст, свинья не съест!» К тому же не могу я сидеть в штабе, не зная обстановки в гарнизонах. Да и встреча в пути с толковым человеком дороже сотни бумажек. Вы же человек штабной, вам и копаться в них. Кстати, вот и еще одна, — Фрунзе достал мелко исписанный лист из кармана гимнастерки. — Прошу вас: разберитесь в моих каракулях сегодня же…

Поезд командующего взял курс на запад. А Новицкий заглянул в бумагу — и ахнул. Десятки дел поручал Фрунзе, и все срочные. Фурманову — готовить агитпоезд и повозки, открывать красные чайханы, налаживать отправку в кишлаки и аулы газет, книг, брошюр и листовок на местных языках. Любимову — срочно начать переброску нефти из Красноводска в Москву, хлопка из Ферганы в Иваново-Вознесенск, Шую, Орехово-Зуево, Кострому, Ярославль, Тверь. Куйбышеву — запросить в Москве 2 миллиона пудов хлеба для голодающих дехкан, металл для кетменей и мотыг, кусковой сахар, бумагу и типографский шрифт. Новицкому — освободить от военной службы всех учителей, знающих местные языки; направить их в начальные школы и в кружки ликбеза; в Ташкентской пехотной школе имени Ленина развернуть специальное отделение для подготовки из аборигенов командиров и комиссаров: беспартийных привлечь двести человек, коммунистов — пятьсот. В самом конце бумаги была наметка учебного плана военного факультета при университете.

— Да, не гуляет наш командующий! — с удовлетворением отметил Федор Федорович. — Убыл на два месяца, а заданий дал на полгода.

А поезд Фрунзе шел по «зеленой улице».

Позади остался Ташкент — с шумным восточным базаром в старой части, неумолчным гомоном торгашей и покупателей, с дразнящими запахами шашлыка, плова, сушеных фруктов. И с прифронтовой суетой в новом городе: на площадях, в казармах, на вокзале.

Резкий контраст был между старым и новым, между мирным торговым шумом базара и армейским шумом на станции, откуда ежедневно уходили воинские составы на восток, на запад, на юг. Но горожане свыклись с такой обстановкой. Они почти не знали нужды и постепенно забывали о налетах басмачей: их устоявшийся быт и их покой зорко охраняла военная и гражданская администрация.

Но чем дальше уходил поезд, тем резче ощущалась скрытая и грозная война. Дехкане — медно-черные от неласкового солнца — только в дневные часы копошились на бахче. А ранним утром и поздним вечером, когда работать было легче, сподручнее, поля и огороды вымирали: об эту пору да по ночам орудовали басмачи. Люди искали защиты и, как казалось Фрунзе, с тоской глядели на проносившийся мимо них необычный военный поезд.

Начальники станций и военные коменданты, встречая командующего, говорили в один голос: извелись они от бессонных ночей, отдыхают редко, не раздеваясь, с винтовками у изголовья. Почти раз в неделю непременно отражают налеты, которые оставляют по себе горькую память: разобранные пути, сломанные стрелки и семафоры, новый могильный холм в пристанционном сквере.

«Как и чем должна вам помочь армия?» — допытывался Фрунзе. И часто слышал такой ответ: «Угнать бандитов прочь от железной дороги — в пески, в горы. А в аулах поставить крепкую охрану, чтоб басмачи не получали провианта и не виделись с семьями. Бедноту надо объединить. Были же в России комбеды? Вот и здесь так сделать. Получит бедняк землю, воду, его от Советской власти не оторвешь!..»

— Да, все тут надо начинать с азов, — отметил для себя Фрунзе. — Война войной, но ведь и она лишь одна из сторон политики. И басмачи наверняка потеряют базу, как только широким слоям бедноты достанутся плоды нашей победы в Центральной России!..

У Самарканда, где ударила в глаза неповторимая синь мечетей и минаретов, и дальше — к Бухаре, что осталась где-то справа, и до широкой, мутной и быстрой Амударьи — в ковыльной и кипчаковой степи — возникали зеленые оазисы и утопающие в садах кишлаки. Потом показался глинобитный Чарджуй. Там произошла встреча с бухарскими коммунистами, которые горели желанием ринуться в бой против эмира.

— Я помогу вам и советом и оружием, — сказал Фрунзе. — Но пока не будет восстания, армия не имеет права нарушить договорные отношения эмира с Москвой. Штурм Бухары — самая крайняя мера. Я пойду на нее по призыву восставшего народа. А до той поры постараюсь использовать дипломатию: она бывает бескровной и дает отличные результаты.

— Вы хотите вести переговоры с этим подлым деспотом?