Фуга для темнеющего острова

Я выждал десять минут, но он не появился. Наконец я рискнул выглянуть, все еще вне себя от страха: никого. Держась возле забора, я осторожно вернулся к перекрестку. Окажись мужчина там, я тут же бросился бы наутек.

На перекрестке все было спокойно: машины и автобусы останавливались перед светофором, затем ехали дальше. На углу стояли киоски, где готовили еду навынос. Несколько человек ожидали свои заказы.

Пройдя мимо киосков, я направился вдоль шоссе к дому. Можно было выдохнуть и забыть про случившееся, но после разговора с Джо я уже не мог не обращать внимания на те перемены, которые происходили в нашем районе.

Например, я заметил, что на двух съездах с шоссе врыли бордюры, чтобы тормозить поворачивающий транспорт. На еще одной улице я увидел ворота, полностью перекрывавшие дорогу, правда, в этот момент они были открыты.

Когда я остановился осмотреться, из ближайшего сада вдруг возникли двое. Один из них посветил на меня мощным фонариком. Я закрыл глаза руками и отступил. Свет тут же погас.

В начале нашего разговора, когда еще не дошло до угроз, Джо рассказывал про лагерь для африммов, который разместили в парке по соседству с муниципалитетом. Предполагалось, что этот лагерь временный, что днем его будут охранять, а на ночь запирать. Однако вскоре в округе стали говорить, что вечером и ночью лучше в тот район не соваться. Я не видел причин не верить, поэтому сознательно выбрал дорогу до паба и теперь обратно домой на несколько кварталов в обход.

Мне не нравилось, к чему все идет. Я-то надеялся, что жизнь останется прежней, наплыв беженцев не приведет к серьезным переменам в жизни страны, а расисты из паба – радикальное меньшинство. При этом я понимал, что закрываю глаза на реальное положение дел.

Проходя неподалеку от муниципалитета, я заметил, как на улице толкутся группки мужчин и парней. Многие были пьяными, рядом валялись пустые бутылки и выброшенные пакеты от фаст-фуда. Я чувствовал на себе выжидающие взгляды, но сам опускал глаза и старался не останавливаться. Они как будто искали повода ввязаться в драку, если не с беженцами, то хотя бы с теми, кого можно причислить к сочувствующим.

До своей улицы я добрался без приключений и, чувствуя, что уже почти пришел, ускорил шаг. На полпути мне попался полицейский фургон, припаркованный у большого особняка на противоположной стороне от нашего дома. Фары были выключены, но двигатель работал и внутри салона горел свет. Там сидели шестеро полицейских в защитном обмундировании: шлемах с металлическими забралами, бронежилетах и перчатках.

Наконец до меня дошло, что события принимают опасный оборот, и разрешить проблему беженцев миром больше не получится.

* * *

Салли была счастлива воссоединиться с матерью, я же держался с Изобель настороженно. Это, впрочем, не отменяло того, что мы опять стали семьей – чем не повод для радости. Какое-то время мне казалось, будто мы снова молодожены, и появление ребенка положит конец всем нашим ссорам. Мое общение с Изобель сводилось к практическим вопросам. Также я рассказал ей, как мы с Салли пытались вернуться в Лондон и что произошло потом. Она рассказала, как познакомилась с Рафиком и влилась к нему в группу. И каждый раз мы поражались тому, как случай свел нас вместе.

В ту ночь мы спали втроем. Я думал, что стоит попытаться возобновить супружескую близость, однако предложить это первым не решался. Изобель лежала возле меня, молча глядя куда-то в пустоту. Мы обнимали друг друга, но до секса так и не дошло. Салли крепко спала неподалеку, в другой палатке. Тогда я убедил себя, что именно ее присутствие сковывало меня, хотя потом понял, что это лишь отговорка.

К счастью для нас, как и для остальных беженцев, зима выдалась теплой. Было ветрено и дождливо, отчего в полях и на проселках постоянно стояла слякоть, зато практически без заморозков. Мы довольно удобно обосновались в старой церкви. Несколько раз нас посещали сотрудники Красного Креста, обе воюющие стороны также знали о нашем местоположении. Мы были неплохо защищены от холодов и непогоды, пропитания хватало. В общем, зима прошла без потрясений. Беспокоило лишь полное отсутствие какой-либо информации о ходе гражданской войны.

Именно в этот спокойный период я разглядел в Рафике социального философа. Он разумно доказывал необходимость расширить группу и создать самодостаточное общество, способное пережить период смуты. Вообще, в нем чувствовался незаурядный интеллект. Рафик говорил, что получил высшее образование, правда, не уточнял, где. Почти все мы к тому времени оставили надежду вернуться домой, понимая, что наша дальнейшая жизнь будет зависеть от того, кто сумеет взять власть в стране. А до тех пор, убеждал Рафик, следует сидеть и ждать развития событий.