Фуга для темнеющего острова

Я прошел мимо ряда магазинов, между которыми сновали покупатели. Вот уже много месяцев я не видел ни одного магазина, куда можно было бы просто зайти и чего-нибудь купить. Почти все они были разграблены и сожжены или находились под контролем военных.

С момента, как меня отпустили, прошло примерно полтора часа, то есть сейчас было пять или шесть вечера. В дополнение к недомоганию я чувствовал себя полностью измотанным. От меня несло рвотой, спереди на куртке темнели грязные разводы. Прохожие шарахались в стороны; если бы я задержался, кто-нибудь наверняка набросился бы на меня. Трясясь и обливаясь по́том, я свернул в переулок, однако сумел пройти совсем немного. Второй раз за день я свалился на дорогу. Прошло какое-то время, послышались голоса, вокруг стали собираться люди. Я хотел заговорить с ними, но не смог. Меня осторожно подняли и куда-то понесли.

* * *

Мягкая постель. Прохладные простыни. Горячая ванна. Боль в ноге и ступне. На стене картина: деревенский дом с соломенной крышей. На комоде аккуратно расставленные фотографии улыбающихся людей. На полках серийные издания книжного клуба. Расстройство в животе. Чужая пижама. Врач накладывает повязку на лодыжку и прописывает болеутоляющие. Стакан воды на прикроватном столике. Успокаивающие слова. Сон.

* * *

Меня приютила чета Джеффри, оба пенсионеры. Чарлз когда-то работал управляющим в банке, а Инид – флористом. Их возрастом я не интересовался, но подозревал, что им под восемьдесят. Как ни странно, меня они ни о чем не спрашивали, даже когда я сказал им, откуда пришел. Про Изобель и Салли я при них не упоминал.

Джеффри разрешили мне оставаться сколько угодно, хотя бы до тех пор, пока не заживет нога.

Миссис Джеффри кормила меня досыта: свежее мясо, яйца, овощи, хлеб, фрукты, шоколад, листовой чай, молотый кофе… яблоки! В первый раз я не смог сдержать удивления. Я-то думал, что таких продуктов уже не достать, а Инид сказала, мол, ничего подобного, в местных магазинах всегда свежий привоз.

– Цены, правда, высокие. Мы едва сводим концы с концами.

Я спросил, с чем, по ее мнению, связано повышение.

– Времена такие. В годы моей молодости все было по-другому. Сейчас жизнь сложнее: увеличиваются тарифы, стало много приезжих. Помню, мама покупала батон хлеба за пенни. Но что поделаешь, просто плачу, сколько надо, и не задумываюсь.

– Ты ведь наверняка слышал, что творится, – сказал Чарлз. – Народ стал драться за еду и все такое. Поэтому цены и растут.

Инид доставала все, что бы я ни попросил. Например, она приносила мне газеты и журналы, а мистер Джеффри делился сигаретами и виски. Я читал прессу взахлеб, надеясь узнать хоть что-нибудь о текущей политической обстановке и ходе гражданской войны.

Газеты оказались подшивкой «Дейли мейл» – единственного, по словам Инид, издания, которое еще публикуется. Основной материал составляли новости из-за рубежа и фотографии. Несколько страниц были отведены под колонки со слухами из жизни знаменитых певцов, футболистов и кинозвезд. Немного рекламы потребительских товаров. И нигде ни слова о войне. Сами газеты были тонкие – всего двенадцать страниц – и печатались дважды в неделю в типографии где-то на севере Франции.

Отдых и комфортная обстановка дали мне возможность всесторонне оценить свое положение. С тех пор, как мы лишились дома, весь круг моих забот составляли выживание и эпизодические мысли о личной жизни. В такой обстановке не до планов на будущее. Теперь же мне нечего было делать, кроме как лежать в гостевой спальне или сидеть за столом с Джеффри. Поэтому я стал думать. Главной моей целью по-прежнему было отыскать дочь и спасти ее из ада, в котором она оказалась. Однако чем дольше я находился в этом милом доме на тихой улочке в Уэртинге – теплом, сухом, чистом, где всегда накормят и можно отдохнуть, – тем больше мне казалось, что я преодолел какой-то барьер, и многие эмоции остались в прошлом.

Спокойствие и размеренность моего существования расхолаживали. Я очень быстро привык к семейному уюту и приятному обществу Джеффри с их нежеланием обсуждать трудные вопросы. Однако по мере того как ко мне возвращались силы, я все чаще стал напоминать себе: у тебя есть дела, прекрати отсиживаться и начинай действовать. Слишком долго я избегал жизни – что до войны, что сейчас.

Главное отыскать Изобель и Салли, а потом… Обстоятельства вынудили меня стать беженцем, жертвой, пассивным участником событий. Дальше так продолжаться не может. Пора наконец выбирать сторону.

Наиболее гуманной мне представлялась позиция сецессионистов. Нельзя отказывать африканским иммигрантам в праве на самостоятельность, голос и место для проживания. Они не виноваты, что были вынуждены оставить дом и переехать в Британию, к тому же, деваться им больше некуда. Нужно положить конец протестам и стычкам, направить все усилия на интеграцию беженцев. Придется изменить законы и менталитет, искоренить экстремистские взгляды. Потребуются годы, но в результате у нас снова будет здоровое общество, способное ассимилировать различные культуры.

С другой стороны…