Фулгрим поднял голову, и перемены в его лице, происшедшие с тех пор, как флотилия оставила Шестьдесят третью экспедицию, потрясли Веспасиана. Четырехнедельный переход к системе Каллиниды стал самым странным из всех на его памяти. Все это время его примарх оставался печальным и замкнутым, а дух Легиона тем временем охватывало смятение. С тех пор как все больше и больше препаратов Фабия попадало в кровь воинов, только слепой мог не заметить упадка морального состояния Легиона. Глядя на Фулгрима и Эйдолона, лишь немногие из капитанов еще удерживались, чтобы не скатиться к декадентскому высокомерию.
Только несколько рот Веспасиана еще хранили верность идеалам, на которых строился Легион, и лорд-командир ломал голову, как остановить загнивание. Приказы отдавались Фулгримом и Эйдолоном, а при строгой субординации, принятой среди Детей Императора, не оставалось никакой возможности их изменить.
Веспасиан запрашивал разрешение на личную аудиенцию у Фулгрима в течение всего перелета к Каллинидам, но, хотя его высокий ранг, как правило, обеспечивал мгновенное решение этого вопроса, все его просьбы были отклонены. Когда на экране голопроектора он увидел, что рота Соломона Деметра осталась покинутой, Веспасиан не выдержал и решил действовать напрямик.
— Веспасиан, — произнес Фулгрим, отрываясь от созерцания статуй и слегка оживая лицом, — как идет сражение?
Веспасиан унял свои эмоции и постарался говорить спокойно:
— Сражение скоро закончится, мой господин, но…
— Прекрасно, — прервал его Фулгрим.
Веспасиан заметил, что перед примархом лежат три меча. Разящий Огонь был направлен на статую Мария Вайросеана, таинственный серебряный меч лаэров указывал на Юлия Каэсорона, а оружие с мерцающим темно-серым лезвием и золотой рукоятью лежало на осколках мрамора между двух статуй. В этих обломках Веспасиан увидел фрагменты разбитого лица Соломона Деметра.
— Мой господин, — настойчиво повторил он, — почему капитаны Вайросеан и Каэсорон не поддержали Соломона Деметра? Если бы не вмешательство Тарвица и Люция, воины Соломона были бы уничтожены.
— Тарвиц и Люций спасли капитана Деметра? — спросил Фулгрим, и мимолетная тень раздражения на его лице удивила Веспасиана. — Как… отважно с их стороны.
— Им бы не пришлось этого делать, — сказал Веспасиан. — Предполагалось, что поддержку Второй роте обеспечат Юлий и Марий, но их отозвали. Почему?
— Ты сомневаешься в моих приказах, Веспасиан? — воскликнул Фулгрим. — Я действую по воле Воителя. Или ты осмеливаешься допустить, что лучше знаешь, как сражаться с врагами?
Выговор Фулгрима ошеломил Веспасиана.
— При всем моем уважении, мой господин, Воителя нет с нами. Откуда ему знать, что предпримут зеленокожие?
Фулгрим усмехнулся и поднял из осколков статуй Соломона блестящий серый меч.
— Потому что он знает, что дело вовсе не в зеленокожих, — сказал он.
— А в чем, мой господин? — удивился Веспасиан.
— В противостоянии величайшему злу, угрожающему нам, и в очистке наших рядов от тех, кто не имеет сил с ним бороться. Воитель направляется к системе Истваан, и там, на кровавых полях сражений, произойдет окончательный расчет.
— Истваанская система? — удивился Веспасиан. — Ничего не понимаю. Почему Воитель направляется туда?
— Потому что именно там мы перейдем Рубикон, мой дорогой Веспасиан, — сдавленным от эмоций голосом произнес Фулгрим. — Там мы сделаем первые шаги по пути, проложенному Воителем, — по пути, который приведет нас к воцарению нового славного порядка и совершенства.
Веспасиан старался осмыслить быструю речь Фулгрима и туманные высказывания. Но взгляд все время возвращался к мечу в руке примарха. Он ощущал исходящую от оружия угрозу, словно клинок был разумным существом и жаждал его смерти. Веспасиан тряхнул головой, отбрасывая бредовые опасения.
— Вы разрешите говорить откровенно, мой господин?
— Как всегда, Веспасиан, — ответил Фулгрим. — Ты всегда должен говорить откровенно. Какое удовольствие занимать столь высокое положение и при этом сдерживать свои чувства? Скажи, ты слышал о философе по имени Корнелий Блейк?
— Нет, мой господин, но…
— О, ты обязательно должен прочесть его труды, — продолжал Фулгрим. С этими словами он жестом пригласил Веспасиана пройти к большой картине, стоявшей в дальнем конце комнаты. — Юлий познакомил меня с его работами, и теперь я с трудом могу представить, как до сих пор мог обходиться без них. Эвандер Тобиас тоже высоко ценит эти произведения, хотя такому старику вряд ли удастся извлечь пользу из восхитительных откровений на страницах книг Блейка.
— Мой господин, прошу вас…
Фулгрим взмахом руки заставил его замолчать. Они уже подошли к картине, и примарх развернул полотно.
— Тихо, Веспасиан. Я хочу, чтобы ты взглянул на это.