Фулгрим

Неожиданно для самого себя Марий вдруг понял, что желает провала переговоров своего примарха.

В Железной Кузнице Феррус Манус хранил самые Дорогие реликвии и собственноручные творения. Гладкие стены из блестящего полированного базальта были увешаны всевозможным оружием, доспехами и механизмами, созданными серебряными руками примарха. В центре зала возвышалась огромная наковальня, и Феррус Манус давным-давно объявил, что это священное обиталище доступно только для его братьев-примархов, и никого другого. Фулгрим только однажды заходил внутрь.

Когда-то Вулкан, примарх XVIII Легиона, чтобы описать величие сооружения, воспользовался языком Древней Терры и назвал наковальню святилищем. В знак признания мастерства Ферруса Вулкан подарил ему знамя с огненным драконом, и теперь оно висело рядом с ружьем удивительно искусной работы; заряжающийся сверху магазин и перфорированный кожух оружия образовывали оскаленную морду дракона. Фулгрим никогда не видел такой искусной чеканки, красовавшейся на бронзовых и серебряных накладках ложа, и сейчас он остановился перед ружьем. Линии и изгибы были столь прекрасны, что язык не поворачивался назвать его просто оружием, это было настоящее произведение искусства.

— Я сделал его для Вулкана две сотни лет назад, — сказал Феррус. — Еще до того, как он повел свой Легион к созвездию Мордант.

— А почему же оно все еще здесь?

— Ты же знаешь Вулкана, он любит работать с металлом и не признает того, что создано без помощи молота и жара горна. — Феррус поднял вверх свои серебряные руки. — Я думаю, ему не по нраву то, что я могу обрабатывать металл без огня и молота. Сто лет назад он вернул мне ружье и сказал, что оно должно оставаться здесь, рядом со своим создателем. Кажется, суеверия еще не совсем забыты, как ни старается брат заверить нас в обратном.

Фулгрим протянул руку, чтобы дотронуться до ружья, но сжал пальцы в кулак, так и не прикоснувшись к теплому металлу. Нельзя тронуть такое совершенное оружие и не выстрелить из него.

— Я понимаю привлекательность тщательно изготовленного оружия, но тратить такое мастерство на предмет, целью которого является убийство, кажется мне немного… экстравагантным, — сказал Фулгрим.

— Вот как? — усмехнулся Феррус, покачивая молот и указывая на Разящий Огонь на бедре Фулгрима. — А чем же мы тогда занимались на Урале?

Фулгрим вынул меч из ножен и повернул его в руке, отбрасывая лезвием дрожащие красноватые блики на стены Железной Кузницы.

— Это было соревнование, — с улыбкой сказал он. — Тогда я еще не знал тебя и не мог допустить, чтобы ты меня превзошел.

Феррус прошелся по Кузнице, указывая своим молотом на разные замечательные предметы собственного изготовления.

— В оружии, механизмах и приспособлениях нет ничего такого, что делало бы их уродливыми, — сказал Феррус. — Уродство — это мера несовершенства. Кому, как не тебе, это понимать.

— Тогда ты, должно быть, образец несовершенства, — сказал Фулгрим, маскируя улыбкой язвительное замечание.

— Я достаточно хорош для тебя или Сангвиния, брат мой. И для сражений. А теперь рассказывай, ради чего ты приехал. Ты говорил о будущем Великого Крестового Похода, а сам рассуждаешь об оружии и былых временах. Что происходит?

Фулгрим напряженно помолчал, внезапно осознав, к чему хочет склонить своего брата. Он надеялся подойти к опасной теме издалека, выяснить позицию Ферруса, определить возможность его добровольного согласия, но брат, со своей медузианской откровенностью, спросил напрямик и потребовал открыть карты.

Как неискусно и грубо.

— Когда ты в последний раз видел Императора? — спросил Фулгрим.

— Императора? Какое это имеет значение?

— Прошу, ответь мне. Когда это было?

— Очень давно, — признал Феррус. — На Орине Септимус. На хрустальном мысе над кислотным океаном.

— А я видел его на коронации Воителя, на Улланоре, — сказал Фулгрим, приближаясь к огромной наковальне и постукивая пальцами по холодному металлу. — Я плакал, когда он объявил, что настало время оставить Великий Крестовый Поход сыновьям, а самому пора возвращаться на Терру ради еще более высоких целей.

— Великий Триумф, — печально кивнул Феррус. — Я тогда возглавлял кампанию в туманности Каэлор и был слишком далеко, чтобы присутствовать лично. Единственное, о чем я сожалею, что не простился с нашим отцом.

— Я был там. — Голос Фулгрима прерывался от нахлынувших эмоций. — Я стоял на помосте рядом с Хорусом и Дорном, когда Император объявил о своем отъезде, и это второй из самых печальных моментов в моей жизни. Мы умоляли его остаться, увидеть результаты его начинания, но он от нас отвернулся. Он даже не открыл свои высшие цели, сказал только, что, если не вернется на Терру, все наши завоевания могут обратиться в прах.

Феррус Манус сосредоточенно прищурил глаза:

— Ты говоришь так, словно он нас бросил.

— Именно так оно и было, — горько подтвердил Фулгрим. — Так и есть.

— Ты сам говорил, что наш отец возвратился, чтобы сохранить то, ради чего мы сражались и проливали кровь. Неужели ты думаешь, что ему не хотелось бы увидеть окончательную победу Великого Похода?