Фулгрим

Меч поднимался и опускался, словно топор дровосека, и гудящее лезвие рассекало тела и примитивные доспехи противников. Выстрелы, произведенные в упор, отскакивали от брони Астартес, и гора трупов росла. Солдаты Диаспорекса, не подозревающие о мощи и опасности Астартес, бросались вперед с безрассудной отвагой. Не переставая рубить мечом, Соломон работал кулаком и локтем свободной руки, и каждый удар сносил чью-нибудь голову или разбивал грудную клетку.

Через несколько секунд все закончилось, и он опустил окровавленный меч, а по проходу к баррикаде подбежали остальные воины. Доспехи Соломона были густо забрызганы кровью, и почти полсотни солдат противника, растерзанные или обезглавленные, пали к его ногам жертвами неудержимой ярости.

— Ты еще жив? — воскликнул Кафен, послав воинов вперед, чтобы обеспечить безопасность.

— Я же говорил, что не собираюсь здесь умирать, — ответил Соломон.

— А что дальше?

— Мы уже совсем близко, Гай, — сказал Соломон. — После неудачи над Лаэраном разве ты не жаждешь добиться славы? Если мы займем мостик первыми, все будут помнить только эту удачу, а не провал на Лаэране.

Кафен кивнул, и Соломон понял, что его помощник жаждет славы не меньше его самого.

Соломон радостно рассмеялся.

— Вперед! — крикнул он.

Юлий споткнулся, когда энергетическое копье, словно струя ртути, ударило в наплечник и пронзило керамит. Существо перед ним поднялось на задние ноги, протянуло навстречу угрожающе мускулистые лапы, и вмонтированное в доспехи оружие снова выстрелило. Юлий развернулся, уклоняясь от летящего снаряда, но ощутил тянущийся за ним хвост леденящего холода.

Под желтоватой шкурой на животе существа пульсировало красное пятно, и Юлий устремил клинок в тело атакующего противника. С непостижимым проворством когтистая лапа ударила по шлему и расколола его от темени до подбородка. Зрение Юлия заволокло возникшими помехами, и от удара он откатился в сторону. Вскакивая на ноги, он успел сорвать шлем и выставить перед собой меч.

Упрямая тварь снова бросилась вперед, и Юлий ощутил прилив радости от удовольствия сражаться с противником, достойным его мастерства. Он, словно танцуя, увертывался от смертельно опасных когтей, а в ушах звенел грохот битвы, и кровь, пульсируя, неслась по венам. После разворота от очередного взмаха когтей он резко двинул мечом и опустил его на шею врага, полностью отделив голову от туловища.

Струя яркой артериальной крови окатила доспехи, а ксенос рухнул на палубу. Горячая кровь брызнула на губы, резкий запах чужака ударил в ноздри, и даже гул в голове ощущался удивительно ярко, словно Юлий испытывал боль впервые в жизни.

Вокруг него воины Первой сражались со злобными чужаками, пробивая себе дорогу по серебряным залам к капитанской рубке. Юлий увидел, что Ликаон бьется еще с одним четвероногим великаном, и невольно вскрикнул, когда его помощник от могучего удара рухнул со сломанной спиной на пол.

Он пробился к Ликаону среди сражавшихся, хотя по неестественной позе воина уже понимал, что ничем не сможет помочь. Опустившись на колени, он снял шлем с головы Ликаона и не стал сопротивляться охватившему горю. Его воины к этому времени уже заканчивали истребление обороняющихся.

Хирургически точной операции Детей Императора была противопоставлена яростная контратака безглазых ксеносов, однако благодаря присутствию Фулгрима Астартес продолжали неудержимо продвигаться к цели. Примарх уничтожал противников целыми дюжинами, его белые волосы, словно дым от выстрелов, развевались вокруг лица, но враги не обращали внимания на потери и пытались окружить Фулгрима и гвардейцев Феникса и преодолеть его натиск массовыми ударами.

Их старания не имели шансов на успех, и Фулгрим, смеясь, рубил чужаков сверкающим серебряным мечом, истребляя мускулистых тварей с такой же легкостью, с какой человек истребляет насекомых. Примарх без труда прорубил дорогу в толпе обороняющихся и повел воинов дальше.

Юлий всегда гордился своими боевыми навыками, но никогда еще не испытывал такой радости от боя, никогда так сильно не наслаждался грубой силой и воинским мастерством.

И никогда так остро не ощущал печаль.

Ему и раньше приходилось терять друзей, но горе сглаживалось сознанием славной гибели собрата от рук достойного противника. Сейчас, глядя в мертвые глаза Ликаона, он чувствовал, как в его душе растут боль и ощущение потери. Но вместе с тем он сознавал, что, как бы он ни тосковал по погибшему другу, зрелище смерти его приятно возбуждает.

Возможно, это было побочным эффектом введенного Детям Императора нового химического препарата или, возможно, последствием посещения лаэрского храма, пробудившего доселе неведомые чувства и поднявшего душу к новым высотам переживаний.

Какова бы ни была причина, он был рад этой перемене.