Фулгрим (ЛП)

— Знаешь, Фулгрим, иногда мне кажется, что это уже не боевой корабль. Ты сделал из него летающую галерею, — отозвался Манус, критически озирающий развешенные на стенах работы. — Правда, вот эти пикты неплохо смотрятся, кто их сделал?

— Евфратия Килэр. Кажется, приписана к 63-ей Экспедиции.

— У неё талант, — заметил Феррус. — Пикты весьма удачны.

— Согласен. Думаю, скоро о ней заговорят во всех флотах Великого Похода, — кивнул его брат.

— А вот про эти картины так не скажешь, — заявил Манус, указывая на несколько полотен, выполненных акриловыми красками в абстрактной манере, буйными и страстными мазками кисти.

— Ещё раз убедился, что ты совершенно не разбираешься в изящных искусствах, брат, — вздохнул Фулгрим. — Это работы Серены д’Ангелус, и многие аристократы Терры отдали бы за любую из них маленькое состояние.

— Правда, что ли? — спросил Феррус, недоверчиво склонив голову набок. — Ну и что же такого они из себя представляют?

— Это… — начал Фулгрим, пытаясь облечь в слова ту непередаваемую гамму чувств и ощущений, что охватывала его при каждом взгляде на картины. Он пристальнее посмотрел на них и, улыбнувшись, продолжил:

— Это представление реальности, сформированное в соответствии с метафизическими суждениями художника о его жизненных ценностях, — слова сорвались с губ Фулгрима единым духом. — Художник по-новому смотрит на те аспекты реальности, что являют собой фундаментальные основы человеческого бытия. Поняв их, мы придем к пониманию законов существования Галактики. Автор, госпожа д’Ангелус, сейчас на борту «Гордости Императора», и я, пожалуй, представлю тебя ей.

Феррус недовольно фыркнул.

— Почему ты так много времени уделяешь этим безделушкам? Тебе не кажется, что они отвлекают от выполнения нашего долга перед Императором и Хорусом?

— Эти творения — особый вклад Детей Императора в будущее, в объединенную Галактику. Да, есть ещё миры, которые нужно завоевать, враги, которых должно уничтожить. Но подумай, как выглядит Галактика, если люди в ней держат в руках одни лишь мечи? Империум окажется безжизненным и сухим, если мы отвергнем картины, поэзию, музыку, даже если просто разучимся ценить их. Красота и искусство должны быть единственными святыми понятиями в нашу свободную от богов эру. Если всё люди начнут каждодневно создавать хоть что-то прекрасное, то они обессмертят себя, и Империум Человечества окажется вечным.

— А я говорю, что это отвлекает тебя от важных дел, — не отступал Манус.

— Нет и ещё раз нет, Феррус, ибо сейчас Империум стоит на искусстве и науке. Если они исчезнут или хотя бы потеряют нынешнюю силу, Империум рухнет. Ты знаешь, философы говорят, что искусство рождает империи, но не наоборот, и потому я готов неделями обходится без пищи или воды, но не проживу и дня без этих картин!

Было непохоже, что слова брата убедили Мануса. Он спросил, указывая на неоконченные работы в углу залы:

— Ну, а вон те картины что здесь делают? Даже я могу сказать, что выполнено так себе. Что в них хорошего?

Фулгрим подавил вспышку гнева, ничем не выдав её.

— Так… я решил побаловать творческую сторону своей натуры. Ничего серьезного, — сказал он с напускной небрежностью, но в сердце примарха появился маленький червячок недовольства. Кого угодно разозлило бы столь явное оскорбление дела своих рук, особенно из уст грубияна Мануса.

Феррус в ответ пожал плечами, и, усевшись на роскошное кресло дорогого дерева, взял со стола серебряную амфору с вином и наполнил свою чашу.

— Эх, как же всё-таки здорово вновь оказаться среди друзей, — заявил Манус, поднимая её к губам.

— О, да, — согласился Фулгрим. — Мы видимся так редко, особенно сейчас, когда Император возвратился на Терру…

— И прихватил с собой Кулаков, — перебил Манус.

— Да, знаю. Неужели Дорн натворил каких-то дел или чем-нибудь оскорбил нашего отца?

— Быть того не может. Хотя, кто знает, может быть, Хорусу что-то и сообщили. Я-то уж точно не в курсе дела.

— Так и не можешь привыкнуть к его титулу? Он ведь теперь Воитель, помнишь? — улыбнулся Фулгрим.

— Ну да, помню, — досадливо ответил Феррус. — Просто мне сложно думать о нем как о вожде Великого Похода, понимаешь, о чем я?

— Да, но так обстоят дела, брат. Хорус — Вождь и Воитель. Мы — его полководцы. Воитель Хорус отдает приказы — мы выполняем их.

— С тобой не поспоришь. И Воитель, конечно, честно заслужил все, что имеет сейчас, — кивнул Феррус, поднимая чашу. — Никто не может похвастаться столь же огромным списком побед, как Лунные Волки. Хорус вполне достоин того, чтобы ему подчиняться.

— И ты, похоже, делаешь это с радостью? — улыбнулся Фулгрим; какой-то странный внутренний толчок заставил его поддразнить брата.

— Что это ты имеешь в виду?

— Да ничего, забудь, — отмахнулся Финикиец. — Хотя, вот что: неужели ты ни разу не представлял себя на месте Хоруса? Не желал всем сердцем, чтобы Император назвал тебя своим преемником во главе Похода?

— Нет! — отрубил Феррус.

— Неужели?