Фулл Хаус

Остаться в этом городе навсегда мы решили с папенькой единодушно. Тут уже все, почти как родные. К тому же Сыч обещал Лазарю Моисеевичу присмотреть за дочерью, об участии которой в процессе отправления Фимки в места не столь отдаленные мы решили еврею не рассказывать. В принципе, девица была в своем праве. Отомстила за мать. Где-то даже одобряю. То, что ради этого пришлось убить Марину… не знаю. Не мне судить.

Селиванов, наконец, удалился, пообещав явиться завтрашним утром на булочки с чаем, которые обещал приготовить Сыч. Я-то со жратвой вообще не в ладах.

Оставшись одна, я повернула голову и посмотрела на большой подоконник нашей застекленной террасы. Там, радуя глаз, стояла та самая сова, унесенная мной в ночь убийства Марины.

Разумовский многое понял, но не все. Фима знал, что отец подменил бриллиант. Ему об этом сказала я. И знал, куда конкретно сунул камень старый еврей. Поэтому и принес на бои эту очаровательную совушку, один глаз который был по-настоящему стеклянный, а второй, стоил, как парочка маленьких «боингов». Именно там мы договорились встретиться. Правда, еврейчик не ожидал, что его сообщником все это время была женщина. Общаясь и с Фимой, и с его отцом, я всегда использовала специальную программу, меняющую голос. Из-за убийства Ника наша с Фимкой встреча так и не состоялась. Увидев сову в ночь убийства совершенно несчастную и одинокую в коридоре, я естественно захватила птичку с собой, чтоб устроить ей новой местожительства.

Берг же, после смерти Марины обнаружил пропажу керамической фигуры, но свято верил, драгоценность все же прихватил сынок, активно теперь косящий под психа.

Не могу сказать, что мы с Сычом бедны. Наоборот. Только его накоплений хватит до конца жизни нам обоим и еще останется внукам, причем моим. Но я хорошо помнила то чувство, и мысли, крутившиеся в голове несколько лет назад. Грабить у богатых, чтоб отдавать бедным. Может кто-то счел бы это пафосом и понтами, но ежемесячно мы с папенькой объезжали несколько детских домов, решая их финансовые проблемы и помогая всем, чем могли помочь. Я – в память о родителях и брате, которые, по моему разумению, непременно заслуживали рая. Сыч, возможно из-за меня. Молился, чтоб я успокоилась, прижала задницу и зажила обычной жизнью.

Ту картину Уорхола я практически сразу продала, а деньги перевела глупой девочке Лене, чтоб она могла уехать в другой город и начать там новую, счастливую жизнь вместе со своим ребенком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Как-то так…

Разумовского Сыч вообще не вспоминал, поставив большой жирный крест на этом имени. Он прекрасно знал, кто нас продал Ланскому, но мстить, почему-то не рвался.

А я думала. Каждый день. Но не о том, чего боялся папенька. Любая разумненькая девочка в момент, когда ее спасает рыцарь в блестящих доспехах, всегда притворяется нежной, ранимой, и желательно, упавшей без чувств. Это закон всех сказочных историй. По крайней мере, для меня. Конечно, я прекрасно знала, кто меня вынес из дома, грохнув Ланского с его бугаями. Все, что говорили мои мужчины, я тоже слышала. Только вот ведь какое дело. Сашенька крайне категоричен и упрям. Засвети я в тот момент свое весьма даже сознательное состояние, убежал бы, матерясь и ругаясь, что все бабы – стервы. Нет. Хочет парень драмы – будет ему драма. Только я ведь девочка тоже крайне твердолобая, и в отличие от Разумовского хочу большого светлого чувства и того самого единственного под боком. Как? Пока не знаю. Но я обязательно что–нибудь придумаю.

Откинувшись на кресло, я смотрела на медленно опускающееся за горизонт солнце. Последние блики скользнули по стеклам окон, и прыгнули прямо на крайне дорогую моему сердцу совушку. Птичка, будто встряхнулась, подмигнув мне бриллиантовым глазом.

Да. Я обязательно что-нибудь придумаю.

Конец