Фундаментальные вещи

— Я уже год как жил с Барбарой. Денег было мало. Мы не могли позволить себе завести ребенка. Шел две тысячи первый. В две тысячи втором перешли на евро. Она поехала в деревню навестить своих, возвращается домой с пакетом. "Что там?" — спрашиваю. Она открывает. Внутри тысяча банкнот по сто евро. Я впервые видел их воочию, трогал эти сотенные бумажки. Все было новым: рисунок, цвета. Насколько я слышал о евро, они могли быть и фальшивыми. Ты ведь помнишь? Первые дни, когда появились евро. Нереальное чувство. Как будто это валюта какой-то несуществующей страны. Ну что-то в этом роде. Европа. Несуществующая страна. Но деньги при этом печатает. Короче, начинаю я считать: одна, две, три, девятьсот девяносто семь, девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять. Дохожу до тысячи, и тут понимаю, какова общая сумма. Сто тысяч евро! Я испугался. "Где ты их взяла, кто тебе их дал?" и т. д. Она называет имя и фамилию, которые мне ни о чем не говорят. "Кто это?" — "Друг семьи. Старый друг". — "А почему он тебе их дал?" — "У него рак. Он умирает". — "И что? Почему именно тебе? У него что, нет детей, родственников?" — "Есть. Но эти деньги он решил отдать мне". — "Ты давно его знаешь?" — "С детства. Он был как родственник. Более-менее". Она сглаживала углы, уходила от разговора, отвечала отрывисто. Наконец, сделав усилие, призналась: "Он говорит, что трогал меня". — "Что значит, говорит?" — "Я не помню. Он попросил у меня прощения и дал эти деньги". Мы замолчали. Я был подавлен. Я смотрел на эти деньги, на эти банкноты, которых отродясь не видал, и начал думать, что их напечатали специально для этого случая, для такой покупки. Барбара снова заговорила: "Но это неправда. Он никогда меня не трогал". — "Тогда почему ты их взяла?" — "Потому что это большие деньги. Мы переедем в большую квартиру и заведем ребенка". — "И ты ему ничего не сказала? Ты все так спокойно восприняла?" — "Он говорит, что я была маленькая. Я ничего не помню. Он плакал. Он болен и боится умереть без моего прощения". — "Немедленно верни ему деньги". — "Я их заработала". — "Что?" — "Не тем, что было, а тем, что будет". — "А что будет?" — "Во мне навсегда останется сомнение. Я буду мучительно вспоминать. Я поневоле буду представлять, будто что-то случилось, будто он меня трогал".

— И что же ты? — спросил Тициано, после того как я закончил рассказ о ста тысячах евро в новеньких купюрах, только что нашлепанных в Европе.

— Я вернул ей деньги.

— А она?

— Оставила их у себя.

— А потом?

— А потом она переехала в квартиру побольше. И завела ребенка.

— Дай-ка я угадаю: без тебя.

— Угадал.

— Да ладно, я ожидал худшего.

— Куда уж хуже!

— Нет, я думал, рассказ будет хуже. А вышло неплохо. Возмещение повлекло за собой ущерб… Деньги на покупку не материального, а духовного: она прощает его, и он спокойно умирает. Впрочем, перед самой смертью проявляется его эгоизм: он оставляет после себя известие, способное отравить любое существование… Деньги порождают воспоминания, которых до этого не было. Они могут загубить жизнь, наполнив ее сомнениями, но одновременно дают возможность начать новую жизнь, жизнь ребенка.

— Именно.

— Нет-нет, рассказик очень даже ничего. Если его слегка доработать, развить, вспомнить побольше деталей, выйдет вполне себе приличная вещица.

— Да, но что с ним будет делать четырнадцатилетний подросток? Зачем он ему нужен? Если бы речь шла о налоговой системе, о неуплате налогов, тогда да. О торговом праве, о счетах. О том, как на самом деле устроен мир. Поменьше мелодрамы. Побольше злобы дня.

— На его век еще хватит. И потом, мне понравились эти россыпи купюр, специально напечатанных для покупки того, что не продается. Молодца.

— Чего молодца-то? Все это со мной было!

— Молодца, что решил рассказать ему именно об этом. Вот увидишь, призрак твоего Марио будет тобой гордиться.

— Хорош прикалывать.

— Я просто тебе подыгрываю, как всем шизикам.

46

Сегодня утром мы проснулись, подняли жалюзи, а там снег! Густой снег укрывал все вокруг, застилал все цвета, придавал миру единый стиль.

На крышах, террасах и улице образовался уже довольно толстый слой. Мне сразу захотелось выйти. Лучше всего, конечно, с тобой, но у тебя снова температурка. Сильвана опять во всем винит меня: я, дескать, слишком часто выгуливаю тебя в такой холод. А я уверен, что от этого ты станешь только крепче. В любом случае я бы не смог взять коляску, иначе мы бы увязли в снегу. Но я все равно бы тебя выгулял, держал бы на руках, а ты был бы одет в теплый стеганый комбинезончик. Мне хотелось показать тебе море в снегопад.

Многие, как и я, не удержались и высыпали на берег, чтобы не пропустить такое зрелище. Снежная пелена устилала волны до самого горизонта. Море было сплошь белым. Слой снега на воде был не меньше тридцати сантиметров. Заснеженное море волновалось, и в то же время было торжественно спокойным. Белые волны были довольно высокими, но мягкими. Они закруглялись под увесистым покрывалом.