Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии

Для него была характерна манера неуверенно двигаться, входить в комнату быстрыми, большими шагами, отчего походка производила впечатление некой грубости. Больной не был напряжен, но казалось, что он все время настороже. Его лицо было лишено выражения и каких-то особых характерных черт. Кожа лица, слегка блестевшая, была сильно натянута и производила впечатление маски. Лоб казался "плоским". Маленький, судорожно напряженный рот едва двигался, когда пациент говорил. Тонкие губы казались плотно сжатыми. Глаза были лишены выражения.

Несмотря на очевидное тяжелое нарушение вегетативной подвижности, за всем этим чувствовалась очень живая, интеллигентная натура. Этому можно было приписать и собственные, весьма энергичные, попытки больного преодолеть свое состояние.

Последовавшее лечение продолжалось в целом шесть с половиной месяцев, занимая час ежедневно. Я хочу попытаться показать его важнейшие этапы.

На первом же сеансе я столкнулся свопросом о том, начинать ли с воздействия на психическую "зажатость" или на бросавшееся в глаза выражение лица пациента. Я решился сделать второе и предоставить дальнейшему ходу лечения решение вопроса о времени и форме ликвидации психической замкнутости. За последовательным описанием его судорожно напряженного рта началось сначала слабое, а затем все более заметное клоническое дрожание губ. Он был ошеломлен непроизвольностью этого дрожания и защищался от него. Я призвал пациента следовать каждому импульсу. Затем губы начали ритмично вытягиваться и на несколько секунд застывать в таком положении, как при тонической судороге. При этом лицо пациента приобретало совершенно очевидное выражение младенца, что ошеломляло его. Охваченный страхом, он спрашивал, куда все это может привести. Я успокаивал больного, прося только последовательно поддаваться каждому импульсу и рассказывать мне о торможении импульса, если он ощущал таковое.

На следующих сеансах все отчетливее становились разные проявления на лице, постепенно будившие интерес больного. Он полагал, что этот процесс должен означать что-то необычное. При этом казалось очень странным, что его психическая сфера оставалась незатронутой, более того, после такого клонического или тонического возбуждения лица он мог спокойно разговаривать со мной. Во время одного из следующих сеансов сокращение рта усилилось до сдерживаемого плача. При этом он издавал звуки, похожие на долго подавлявшееся и наконец прорвавшееся всхлипывание. Мой постоянный призыв поддаваться каждому мышечному движению возымел успех. Описанная активность лица усложнялась. Правда, рот искажался в судорожном плаче, но это выражение не пропало со слезами, перейдя, к нашему изумлению, в выражение ярости, исказившее лицо. При этом пациент, как ни странно, не ощутил никакой ярости, хотя и знал, что испытывал именно ее.

Если эти мышечные действия особенно усиливались, так что лицо синело, то больной становился боязлив и беспокоен. Он вновь и вновь хотел знать, куда все это приведет и что же с ним происходит. Я начал обращать его внимание на то, что страх перед неожиданным событием вполне соответствовал общей характерологической позиции пациента, что над ним господствовал неопределенный страх перед чем-то неожиданным, что внезапно могло обрушиться на него.

Так как я не хотел отказываться от начатой последовательной разработки одного стереотипа физического поведения, надо было обрести ясность насчет отношения действий его лицевых мышц к общей оборонительной позиции характера. Если бы мышечная судорога не была выражена так четко, то я сначала воздействовал бы на характерологическую защиту, представшую передо мной в форме замкнутости. Напрашивалось соображение о том, что владевший больным психический конфликт был, очевидно, разделен. Защитная функция в этот момент осуществлялась благодаря его общей психической замкнутости, тогда как то, против чегоон оборонялся, то есть вегетативное возбуждение, раскрывалось в действиях лицевых мышц. Достаточно своевременно меня посетила мысль о том, что в позиции мышц был представлен не только аффект, от которого оборонялся больной, но и сама эта оборона. То, что рот оказывался маленьким и судорожно сжатым, не могло быть ничем иным, кроме выражения прямой противоположности - вытянутого,подергивающегося, плачущего рта. Теперь дело было за тем, чтобы последовательно провести эксперимент по разрушению защитных сил не с психической, а с мышечной стороны.